Жажда

Простоволосая, в одной рубахе, Фогмегойя босиком выбежала на улицу, уселась на землю, чтобы набраться сил, и принялась кричать, словно ее резали. Но в этом уже не было надобности. Напуганные выстрелом крестьяне, перекликаясь, выбегали из домов. Старуху окружили, подняли и отвели в дом, обнаружив там окровавленного Суслэнеску. При виде заполнивших комнату людей он настолько растерялся, что едва смог рассказать о случившемся и тут же лишился чувств.

Павел Битуша, который жил поблизости от церкви, кинулся, чтобы ударить в набат.

— Беда! — кричал он на всю улицу. — Поднимайтесь! Беда!

По пути Битуша колотил кулаком во все окна и сильно порезался, разбив несколько стекол. Вскоре он выбился из сил. В голове шумело. Выбежав на главную улицу, где уже гудел народ, Битуша увидел у церкви маленькую зеленую машину с зажженными фонарями. Люди то возникали в яркой полосе, то вновь исчезали, поглощенные тьмой. Ничего нельзя было понять, все кричали, толкались. Стараясь пробиться сквозь окружавшую толпу, Битуша принялся наугад колотить руками и ногами, пока не оказался у самой машины. Кое-как ему удалось объяснить Митру, сидевшему рядом с незнакомым молодым человеком в очках, что какие-то люди убивают за селом директора и Арделяну.

Митру, словно подброшенный, пружиной выскочил из машины и, пригнув голову, тараном врезался в людскую толпу.

— Битуша, — закричал он, выбравшись из толпы. — Беги в примэрию. Выводи лошадей… В погоню, братцы…

— Они побежали вверх по холму, к лесу, — объяснил Битуша. — И Глигор там…

— Машина там пройдет? — спросил незнакомец в очках.

Но Митру уже не слышал его. Он перепрыгнул через канаву и побежал к дому священника. Здесь он принялся, крича и ругаясь, колотить в темное окно, пока оттуда не появилось заспанное лицо Иожи.

— Ключ от церкви! Живо! — крикнул Митру.

— На что тебе ключ?

— Заткнись и давай ключ, или убью. Всех изничтожу, ежели случится что-нибудь с господином директором.

— А что с ним может случиться?

— Давай ключ! — рявкнул Митру и замахнулся.

Поп сразу же исчез, но тут же вновь появился с огромным ржавым ключом.

— Бегите за лошадьми, братцы. Прихватите оружие, у кого есть, — приказал Митру окружавшим машину крестьянам.

Он с трудом, дрожащими пальцами открыл замок и кинулся в церковь. Внутри было темно. Митру ощупью добрался до гнилой лестницы, которая вела на колокольню, и на четвереньках, стукаясь головой о балки, полез вверх. Оказавшись наконец наверху, он принялся размахивать руками, пока не наткнулся на веревку большого колокола. Надтреснутый рев колокола оглушил Митру. Веревка неожиданно рванула его вверх и отбросила к стене, но Митру не выпустил ее, да и не мог бы этого сделать: пальцы свела судорога. Он бил в колокол, пока не подумал, что вся деревня должна быть уже на ногах. Потом кинулся к лестнице, споткнулся и скатился вниз головой. В голове мелькнула одна мысль: «Кажется, цел». На улице Митру уже ждали несколько крестьян с лошадьми. Вскоре появился Павел с четырьмя конями примэрии и Бикашу, который тянул его за подол рубахи.

— Не дам лошадей, не могу дать, испортишь, — твердил сторож. С меня взыщут, а я человек бедный, не дам лошадей, они норовистые — покусают. Послушайся, Павел, побереги себя, все равно не сядешь без уздечки.

Митру вырвал у кого-то из рук автомат и прыгнул на спину вороного жеребца.

— Сколько нас? — спросил он.

— Человек девять наберется.

— Вперед, к лесу!

Люди, стоявшие вдоль дороги, едва успели посторониться. Пронзительно закричал задетый лошадью ребенок.

Потом в наступившей тишине снова загудел колокол. Кто-то залез на колокольню и звонил непрерывными, частыми ударами. Из домов продолжали выбегать разбуженные набатом крестьяне.

Когда над деревней поплыл гул колокола, Эмилия читала в кухне. Старуха уже была в постели.

— Горит где-то, — сказала Анна. — Слышишь, набат! О господи, сколько несчастий посылаешь ты на головы бедных людей.

— Замолчи, мама, — прошептала Эмилия.

Когда Эмилия была еще маленькая, в деревне загорелся дом, и она вместе с другими детьми побежала смотреть. После того как крестьянам удалось погасить пожар, из дому вынесли два обугленных обрубка, сохранивших форму человеческих тел. Запахло горелым мясом. С тех пор каждый раз, слыша набат, Эмилия начинала дрожать от страха и отвращения.

— Я пойду лягу, мама. Что-то нездоровится, и голова болит.

Но не успела она раздеться, как во двор ворвалась толпа крестьян; люди стали ломиться в кухню. Параска, жена Кулы, кинулась к Эмилии и, обняв, залилась слезами.

— Беда, барыня, беда… Убивают господина директора.

Эмилия ошеломленно смотрела на нее, ничего не понимая. Потом побледнела как полотно и схватилась за стол, чтобы не упасть.

— Кто? — пробормотала она.

Все сразу закричали, и в комнате поднялся невероятный шум. Женщины причитали, сжимая ладонями голову, одна села на пол и билась лбом о колени.

— Тишина! — крикнула Эмилия строго и отчетливо, как в школе.

— Госпожа… напали какие-то бандиты… Стреляли в них… Теперь погнали к лесу… Убьют… Это они за землю… Госпожа, за землю…