Жажда

Анна не спала всю ночь. Беспокоилась. Ее не пугало, как отнесется к этому Джеордже, что скажут на селе, но она никак не могла понять, на что мог рассердиться этот сопляк. А утром, когда Джеордже спросил, где Митруц, ей захотелось от стыда провалиться сквозь землю. Старуха вся покраснела.

— Он осерчал… на меня… и ушел… — заикаясь, пробормотала она.

— Этого только не хватало! — вскричала Эмилия. — Джеордже, беги скорее за ним… Ах, мама, мама…

Через час Джеордже вернулся, держа за плечи плачущего навзрыд Митруца. Увидев, что Эмилия бросилась навстречу мальчику и расцеловала его в обе щеки, старуха отправилась к себе в комнату и принялась складывать вещи в большую плетеную корзину. Когда Эмилия вошла, чтобы отчитать Анну, старуха стояла на коленях и кулаками уминала вещи в корзине.

— Что ты тут делаешь, мама? — удивилась Эмилия.

— Ничего… Мне нечего делать у вас… вы стали господами… Но знай, что я заставлю тебя заплатить мне за все годы, пока я была у тебя в услужении, а если не заплатишь, подам в суд. Землю продам, разорюсь на адвокатов, но не отступлю! Я еду в Арад к моей бедной Аннуце, хоть и была для нее сущей змеей ради тебя и твоего муженька, чтобы вы могли благоденствовать, жирели тут от добра, издевались надо мной и держали меня зимой в этой холодной комнате, чтобы сдохла от ревматизма.

Когда Эмилия заплакала, потрясенная этой неожиданной вспышкой, старуха поняла, что она по-прежнему самая сильная в доме. Она продолжала уминать вещи, хотя ей хотелось смеяться от радости.

— Джеордже, Джеордже! — закричала Эмилия. — Пойди сюда, мама хочет уехать от нас…

— Что случилось, мама? — спросил, вбегая в комнату, Джеордже.

— Ничего. Тому, кто меня не любит, я плачу тем же.

К обеду, однако, старуха забыла об отъезде, уселась во главе стола и начала резать хлеб.

— Ну ты, как тебя только зовут! — крикнула она, словно вспомнив о чем-то. — Иди сюда, я дам тебе свежего хлеба.

— Не пойду, — послышался из-за печки обиженный голос Митруца. — Не люблю свежего хлеба. От него у меня болит живот.

Тогда Дануц, молчаливый и замкнутый ребенок, которому исполнилось к этому времени семь лет, схватил со стола хлеб и бросился с ним к Митру, заявив, что никогда не будет есть за общим столом без него, потому что его тошнит при виде того, как ест бабушка. Джеордже вскочил, чтобы дать сыну пощечину, но Анна остановила его:

— Оставь, Джеордже, — засмеялась она. — Вот до чего я дошла, даже детишки смеются надо мной. Иди за стол, Дан. И ты иди, упрямец!

12

Анна так и не смогла разобраться, почему произошла в ее душе перемена, отчего изменилось ее отношение к этому сироте, который не хотел понять, что он слуга, и держал голову высоко, как отпрыск знатного рода.

В долгие зимние вечера старухе не спалось, и она допоздна не отпускала Митруца от себя, рассказывала ему о своей молодости, о Миклоше.

— О, это был настоящий человек! Стоило ему взглянуть на женщину, как ту в пот бросало. Бог создал человека наподобие скотины, но наградил его умом и заставил за это работать, ничего даром не дается, и нет радости без огорчения. Ты, парень, молишься когда-нибудь?

— М-да, тетя Анна…

— А как ты молишься?

— Да как учили… «Отче наш…»

— Послушай, — зашептала старуха, — я вот молюсь одна… Разговариваю с богом и рассказываю ему все, что думаю… Я и тебя научу… Послушай, ты похож на дядю Михая, земля ему пухом. Он тоже был очень гордым… Никому не давал наступить себе на мозоль… Но все это ни к чему, если ты беден. Завтра утром, когда пойдешь кормить свиней, возьми мой кожух — холодно…

Когда Митруц стал ходить по воскресеньям на хору, Анна узнавала от него все деревенские новости и сама делилась с ним мыслями.

— Если мужик выходит в господа, то не получается из него ни барина, ни мужика; денег, чтобы бросать на ветер, ему не хватает, а те немногие, которые у него есть, он не может сберечь… Потому, как бы хорошо тебе ни было, ты всегда должен думать о черном дне, о голоде… Ты слушай меня, Митруц, я стара и разбираюсь в жизни… Приголубь какую-нибудь богатую девушку, вскружи ей голову и окрути, тогда отец волей-неволей отдаст ее за тебя. На бедного смотрят, как на собаку, никто не уважает его. Будь ты хоть дураком или уродом, коли у тебя есть земля, люди скажут, что ты красив и умен.

А когда Митру исполнилось восемнадцать лет, Анна подарила ему праздничную одежду и очень рассердилась на Эмилию, которая шутливо напомнила ей, что прежде она не выносила парня.

— Вас-то не радует, если и на долю крестьянина выпадает радость. Барами вы заделались, так и знай, доченька. Смотри, как бы не пришлось вам пожалеть, что не остались у плуга.

Через год Митру сердечно поблагодарил их за заботу о себе и заявил, что хочет жить самостоятельно. Старуха сдала ему исполу свою землю и не могла на него нахвалиться до самого ухода его в армию. Митруц советовался с ней, что лучше посеять, брал ее с собой на ярмарку в Тырнэуць продавать пшеницу и поручал торговаться с покупателями. Потом он приносил в телегу горячую цуйку, и они выпивали вместе по рюмочке.