Жажда

— Приветствую, господин Дан, приветствую! Телефонный звонок — и я к вашим услугам… Может, поговорим потом?..

— Можешь говорить.

— Все обошлось хорошо. Больше того, прекрасно, будь я проклят. Извините, — обернулся незнакомец к Джеордже, — я не задержу вас надолго. Налетели на нас, как саранча. Шутка ли, соль. В Венгрии за кило соли любая красотка повиснет на шее… Привезли лампочки, — продолжал он, наклонившись к Дану. — Через какой-нибудь час все будет продано. Господин Тави в «Черной шпоре» с девчонкой… Скоро будет здесь, если не застрянет… Это все. Встретимся завтра. Всех благ. Пойду выпью стаканчик.

Незнакомец быстро отошел и устроился в стороне, за несколько столиков от них. К нему тотчас же, почтительно склонившись, заспешил официант.

— Кто это, Дан?

— Так, один тип.

— Я спрашиваю тебя, кто это?

— Тип. У меня с ним дела.

— Какие дела? — не повышая голоса, даже пытаясь улыбнуться, настаивал Джеордже.

Дан холодно посмотрел на отца. Глаза у него были такие же серые и ясные, как у Джеордже.

— Ну, если тебя это так интересует… Мы посылаем в Венгрию соль, там ее совсем нет. Привозим оттуда лампочки и другие товары. Дядюшка Октавиан занимает важный пост на железной дороге. Отвечает за перевозки угля. Он всегда может устроить один-два вагона. Кроме того, в этом дельце принимает участие брат дяди Октавиана Гаврил. Ты его, наверно, знаешь. Гениальный делец. Только слишком горяч. Не учитывает обстановки, хочет развернуть дело на большую ногу, а это пока невозможно. Помяни мое слово, лет через пять Гаврил станет богаче Малаксы или Неймана.

— А ты? Какова твоя роль во всем этом деле?

— Вложил часть капитала… Занял у тетки Эдит. Помогаю долларами и советами…

— Чем?

— Идеями. Все приходится рассчитывать с математической точностью. Возможности, риск — одним словом, ты сам понимаешь. Особенно если учесть, что дядюшка Октавиан того и гляди натворит глупостей. В остальном он нам очень полезен — знает всех железнодорожников до самого Будапешта.

— И ты этим гордишься?

— Это довольно увлекательно…

Джеордже протянул руку, словно намеревался взять свой бокал, и, когда Дан наклонился, чтобы помочь ему, изо всех сил ударил сына кулаком по лицу. Из носу у Дана брызнула кровь. Джеордже размахнулся еще раз, и на весь ресторан прозвучала звонкая пощечина.

Одним прыжком человек в кожаной куртке оказался у их столика. Он схватил Джеордже за шиворот и приподнял, как ребенка.

— Оставь, — глухо проговорил Дан, закрыв лицо ладонями. Кровь стекала у него между тонкими, бледными, почти прозрачными пальцами на подбородок и шею. — Оставь его… Это отец… Уйди!

Человек в кожаной куртке с сожалением отпустил Джеордже.

— Зачем же вы деретесь? — проворчал он. — Что за манеры. Могли совсем изуродовать.

Он взял салфетку, обмакнул ее в ведерко со льдом и стал вытирать Дану лицо.

— Нос вроде цел, — продолжал он. — Удивляюсь, папочка угостил тебя по всем правилам. Мог на всю жизнь несчастным сделать. Ох, уж мне эти родители.

— Убирайся отсюда, или пристрелю, — процедил сквозь зубы Джеордже.

Человек с усиками хитро подмигнул.

— Оставим эти шутки, дядя. Закиньте голову, господин Дан, кровь мигом остановится… Вот так папа!

И человек с усиками направился к своему столику, отгоняя спешивших к месту скандала официантов.

Джеордже тяжело дышал, лицо его стало багровым, сердце болезненно сжималось. Взглянув на сына, он увидел, что тот по-прежнему сидит с поднятой головой и прижатой к носу салфеткой.

— Какая бессмыслица! — проговорил Дан, глотая слезы.

— Лучше я задавлю тебя своими руками, — спокойно ответил Джеордже. — Понимаешь? Впредь ты будешь поступать так, как я тебе прикажу. Как я прикажу!

— Брось шутить, папа, — едва слышно ответил Дан. — Ты не должен был ударять меня. Бесполезно и некрасиво.

Перед рестораном остановились две пролетки. В одной сидел, развалившись, шурин Джеордже Октавиан Сабин. На нем был фрак с высоким, под самые уши, засаленным воротничком и залитой соусом манишкой.

Октавиан был пьян, редкие волосы стояли дыбом. Во вторую пролетку втиснулись четверо цыган со скрипками. Они моментально соскочили и кинулись вытаскивать Октавиана из пролетки. Тот, шатаясь, сунул им в руки несколько бумажек и вдруг закричал диким голосом:

— Лаци, Пишта, Шандор, Михай! Смир-рно! За мной, шагом марш. Спойте мою любимую.

Цыгане запели, аккомпанируя себе на скрипках:

Коли я за двадцать лет
Света-солнца не дождался,
Дай мне, господи, ответ,
Для чего же я родился?

Официанты кинулись навстречу гостю. Октавиан застрял в вертящейся двери, потом она выбросила его прямо в объятия официантов. Нескольких из них он по-приятельски похлопал по щеке, на одного, помоложе, насупился. Тот показался ему недостаточно почтительным. Заметив Джеордже и Дана, Октавиан весь расплылся в улыбке и поспешил к ним.

— Вновь ликую, вновь пою! Здравствуй, Джеордже, здравствуй, Дан. Здравствуйте! — повторил он, сжал Дана в объятьях и вдруг зарыдал.

— У меня нет больше сына. Ты мой сын. Сын мой продался венграм и жидам.