Жажда

Как только они расстались, Арделяну пожалел, что не остался ночевать у директора. Уже поздно, старуха хозяйка, должно быть, спит, а он смертельно устал. Эта усталость, разлитая по всему телу, уже почти год не покидала Арделяну: делала вялыми все движения его грузного тела, и даже речь, словно он думал о чем-то другом. Немало пришлось ему пережить с прошлой осени, когда он покинул село. Несколько дней он провел в плену у немцев, в запломбированных теплушках, куда его бросили вместе с толпой самых разношерстных людей. Потом состав поставили на запасные пути, забыли о нем. Полумертвые от голода, задыхающиеся пленные почти весь день кричали, не зная, где они — в поле или на какой-нибудь станции. Потом на поезд опустилась свинцовая тишина, сквозь стенки вагонов стали проникать голоса поля — треск кузнечиков, шелест трав и пение телеграфных проводов. На третий день мимо состава прошли советские танки. В оглушительном грохоте гусениц танкисты не расслышали сначала вопли запертых в вагонах узников. Но в полдень их освободили. Оказалось, что поезд стоит в открытом поле у шоссе, и люди тотчас же разбрелись по залитой ослепительным солнцем дороге, над которой колыхались столбы пыли. Через два дня Арделяну добрался до Арада. Он был так голоден и слаб, что его преследовали галлюцинации. Город еще не был занят русскими, но немцы и венгры уже в беспорядке отступили, бросая по дороге автомашины, оружие, боеприпасы, снаряжение.

По улицам патрулировали группы вооруженных рабочих, перестреливаясь с фашистами, засевшими на чердаках и балконах. Арделяну разыскал комитет партии в бывшем «Доме немецкой книги», но не застал там ни одного знакомого человека. Ему сказали, что Михуц, через которого он был связан с партией, действует с большой группой партизан где-то в окрестностях города и, пока он не вернется, Арделяну не смогут доверить никаких заданий.

Этот ответ вывел Арделяну из себя, хотя он и понимал, что иначе нельзя, — время беспокойное, и фашисты, несомненно, оставили в тылу немало своих агентов, которые пытаются пролезть в партию.

Несколько дней Арделяну работал поденно: колол дрова, убирал дворы за тарелку супа, спал в парке, где по утрам бывало очень холодно. Потом, когда пришли русские и вернулись партизаны, Арделяну встретил Михуца и еще двух товарищей по подполью. Теперь он вел партийную работу среди железнодорожников, расклеивал по ночам листовки, дрался с царанистами, был избит двумя железногвардейцами с Астры, продавал газеты, грузил вагоны для фронта. Прошло три-четыре месяца, прежде чем Арделяну вызвали в уездный комитет партии, где он отчитался о своей работе в Лунке и подробно рассказал о настроениях крестьян. Убедившись, что он тесно связан с крестьянскими массами, руководство предложило ему временно вернуться на партийную работу в волость для организации партийных ячеек в деревнях. Однако прежде он должен был пройти специальные курсы в Бухаресте. Арделяну добирался в столицу восемь дней, потом как следует наголодался — в Бухаресте было туго с продовольствием. Курсы помещались на окраине города, в особняке, принадлежавшем раньше какому-то богачу. В огромных, как залы ожидания, комнатах, загроможденных стильной мебелью, стоял невероятный холод. Золоченые ножки стульев ломались, если на них садились без должной осторожности. Слушатели спали по двадцать — тридцать человек в одной нетопленной комнате, но весь день с жадностью читали, понимая половину или даже четверть из прочитанного и засыпая лекторов бесконечными вопросами. Почти каждую неделю в городе происходили манифестации, кончавшиеся потасовками. 24 февраля и 6 марта Арделяну побывал на Дворцовой площади под пулеметным огнем[16]

. По окончании курсов он вернулся в Арад, а через несколько дней попал сюда — в Лунку.

Голубой сумрак казался ему привычным и спокойным. Из степи налетал по-весеннему свежий ветерок. Арделяну стоял, опершись на изгородь, и смотрел на густо усеянное звездами небо, на серую ленту шоссе. Дверь корчмы то и дело распахивалась. Все завтрашние дела казались ему сейчас отдаленными. Он с улыбкой думал, что крестьяне Лунки, должно быть, встретят его как старого знакомого и будут очень довольны, что вновь откроется сельская мельница и им не придется больше ездить в соседнюю деревню молоть муку…

Оторвавшись наконец от изгороди, Арделяну не спеша пошел к корчме. Ему захотелось выпить большой стакан очень холодной цуйки и закусить листом соленой капусты, — несомненно, у Лабоша еще сохранились ее целые бочки. Неожиданно огромная радость охватила его при мысли, что он снова здесь, в Лунке. Захотелось заходить во дворы, называть людей по имени, расспрашивать о жизни, говорить о поместье, которое через несколько дней будет принадлежать крестьянам, наблюдать, как они изменяются, как начинают думать по-новому, сами того не замечая.