Жажда. Книга сестер

И то, что Тристана прочла в их глазах, выдавало беспокойство. Как будто теперь им придется следить за своими излияниями в ее присутствии.

Флоран в конце концов сообразил, что раз такое дело, то больше не следует говорить о дочери в третьем лице.

– Как давно ты умеешь разговаривать, миленькая?

Тристана ничего не знала о мерах времени и не смогла ответить.

Норе пришел в голову другой вопрос:

– Что еще ты умеешь делать потихоньку от нас?

Девочка уловила в тоне матери такую тревогу, что, желая успокоить ее, придумала нечто простенькое:

– В моей комнате по ночам бывают люди.

Родители недоуменно посмотрели друг на друга.

Отец рассмеялся:

– Нет там никаких людей. Это тебе снятся сны. То, что происходит во сне, на самом деле не существует. Не бойся.

Мать улыбнулась. Порядок в мире был восстановлен. Взрослые владеют истиной и умеют успокаивать детей. Тут они рассыпались в похвалах:

– Ты очень хорошо говоришь! Молодец, Тристана!

Оба постарались забыть, что дочь ждала приглашения, чтобы обратиться к ним. За такой патологической вежливостью они должны были бы распознать ее комплекс – страх потревожить.

У Норы имелась сестра, совершенно на нее непохожая. Ее звали Бобетт. Никто уже не помнил, от какого имени это уменьшительное. У Бобетт в ее двадцать два года было четверо детей. Если вы спрашивали, от кого, она называла вас фашистом.

Бобетт обитала в социальном жилье. Все четверо детей спали в одной комнате, а она в гостиной. Уложив их, она усаживалась на диван у телевизора. Утром дети находили мать спящей перед включенным телевизором, а рядом несколько пустых пивных бутылок и полную пепельницу окурков.

На Рождество они всей семьей ездили к бабушке. Тристана обожала этот праздник: она любила бабушку и питала настоящую страсть к своей тетке. Бобетт, особенно к концу ужина, говорила невероятные вещи:

– Я куплю лошадь!

Или:

– Приглашаю вас всех в Марокко.

Ей не отвечали. Девочка читала в глазах родителей снисходительную неловкость, напоминавшую ту, что иногда вызывали ее собственные слова.

Тристана была ровесницей предпоследнему отпрыску Бобетт. В это было трудно поверить. Весь лексикон Джеки исчерпывался словом “угу”, которым он злоупотреблял. Старшие, Никки и Ален, задавали ему какой‑нибудь вопрос и дико хохотали, слыша в ответ неизменное “угу”.

Когда Бобетт решила назвать Козеттой своего четвертого ребенка, Нора пыталась ее отговорить.

– Я люблю Гюго, – запротестовала сестра.

– Какую судьбу ты готовишь для девочки с таким именем?

– Должен же кто‑то подметать у меня в доме[12].

Старшая сестра больше не настаивала. Бесполезно.

При этом тетя Бобетт до небес превозносила племянницу. Она не упускала случая воскликнуть:

– Тристана, ты просто умница! Ты станешь президентом Франции.

Бобетт выбрала ее в крестные матери для Козетты.

– Но она же всего на два года старше своей будущей крестницы, – возразила Нора.

– Неважно. Хочу, чтобы у моей дочери в крестных был президент Франции.

Тристана была очарована своей крестницей. Они являли собой любопытное зрелище: кроха, с важным видом держащая на руках новорожденного младенца.

Бабушка тоже восхищалась Тристаной, но выражала это более сдержанно:

– Ты будешь учиться.

– Учиться! Чепуха!

– Бобетт, как же иначе, если ты хочешь, чтобы она стала президентом.

– Она возьмет власть в свои руки, вот и все.

– Государственный переворот? – вмешался Флоран. – Да ты сама у нас фашистка!

Тристана считала, что тетя Бобетт необыкновенная и рядом с ней живешь настоящей жизнью.

По дороге домой в машине родители говорили о тете Бобетт не самые лестные вещи:

– Твоя сестрица неисправима.

– Маргиналка, сидит на пособии! И не стыдно! Иначе она постеснялась бы нести такой бред.

– Ей не просто не стыдно, она еще и гордится этим. Мать воспитывала вас по‑разному?

– Бобетт на шесть лет младше меня, она вечно была малюткой, которой можно все. А потом в четырнадцать выглядела на восемнадцать.

– Лучше ранняя весна, чем никакой.

Тристана недоумевала: что не так c поведением тети? Сама она втайне мечтала быть ее дочерью.

Нора рассказывала:

– Представляешь, тетя Бобетт не готовит. Когда дети просят есть, она говорит им, что в холодильнике всего полно. Она кормит их из бутылочки до двух лет, а потом они выживают как умеют.

Всякий раз, когда мама что‑то подобное говорила, Тристане еще больше хотелось быть дочерью этого удивительного существа. Она всей душой любила родителей. Однако чувствовала, что с ними что‑то не так, и винила в этом себя. “Если бы тетя Бобетт знала меня лучше, она бы меньше меня хвалила”, – думала она.

* * *

В два с половиной года Тристана пошла в детский сад. Оказалось, что там неплохо. Все занятия ей нравились, особенно те, что связаны с буквами. Она радовалась общению с воспитательницей и с другими детьми.

– Ваша дочь такая послушная, – сказала воспитательница маме. – Ее не слышно.

– Дома тоже, – ответила Нора.

Тристана уловила двусмысленность этой похвалы. “Моя проблема в том, что я молчу”. Девочки в ее группе беспрестанно щебетали. А она не способна была лепетать по‑детски. Она играла со словами, но исключительно мысленно.