Жажда. Книга сестер

Тристана ответила уклончиво, хотя на языке у нее вертелся другой, вполне уместный ответ: “Это вы с папой счастливы, что никто не будет вас отвлекать от вашей идиллии!”

Чуть позже она призналась сестре:

– Мне очень нравится, когда мы вдвоем. Но Козетта – единственный человек, который что‑то привносит в наш дуэт, ты не находишь?

– Я по ней скучаю.

– Я тоже.

* * *

В тринадцать лет Тристана за год выросла на тринадцать сантиметров. Это выбило ее из колеи. Иногда, глядя в зеркало в ванной, она пугалась.

– Если так пойдет, я скоро перерасту зеркало и не увижу своего лица, – сказала она.

– Тогда я буду твоим зеркалом и буду говорить тебе, что ты красивая и пора подстричься, – ответила Летиция.

В восьмом классе у девочек в школе стали появляться ухажеры, которыми они хвастались, чтобы набить себе цену. У Тристаны с мальчиками были чисто дружеские отношения, без малейшей двусмысленности. Она ничуть не завидовала тем, кто рассказывал подружкам о своих отношениях, более или менее выдуманных.

Однажды, входя в класс, она случайно услышала разговор нескольких своих соучениц и остановилась на пороге.

– Тристана вполне ничего, но какая‑то бесцветная.

– Да, когда она говорит, лицо у нее оживляется и она становится хорошенькой. А так у нее вид довольно пресный.

Тристана на цыпочках бросилась прочь. Ни за что на свете нельзя было допустить, чтобы эти фифы догадались, что она подслушивала. Спрятавшись в туалете, она расплакалась. Потом успокоилась, сказала себе, что это обычные девчачьи пересуды, и поклялась не переживать из‑за таких пустяков. Но увы, зло свершилось. Она сделала вывод, что переходный возраст оказался бессилен против ее проклятия.

Как‑то одиноким вечером, когда Летиция была на своих гитарных курсах, Тристана взяла на полке у родителей книгу – “Ранние всходы” Колетт. И мгновенно влюбилась. Она уже и раньше читала разные романы, читала с удовольствием, не скучая. У Колетт ей открылось нечто иное: она не просто увлеклась – она наслаждалась. Это было связано скорее с манерой письма, чем с сюжетом.

Внезапно она заметила, что вернулась сестра и наблюдает за ней.

– Я никогда не видела, чтобы ты так читала, – сказала Летиция.

– Теперь я понимаю, что значит хорошо написано.

Младшая села рядом:

– Дашь посмотреть?

Тристана протянула ей открытую книгу. Летиция вдумчиво посмотрела.

– Я прочту это позже, – в конце концов объявила она. – А я сегодня поняла, что значит хорошо играть на гитаре.

– У тебя получается?

– Нет. Учительница поставила диск Led Zeppelin. Вот такую музыку я хочу делать.

– У родителей, кажется, есть диск этой группы.

Они пошли посмотреть. В самом деле, около проигрывателя, которым они почти не пользовались, лежало штук сорок пластинок на 33 оборота, и одна из них Led Zeppelin.

Тристана поставила ее. Девочки благоговейно слушали.

– Потрясающе! – воскликнула старшая.

Вернувшийся отец похвалил ее за то, что она знакомит младшую сестру с музыкой Led Zeppelin. Она ответила, что как раз наоборот, эту группу открыла ей Летиция. Отец не отреагировал на столь необычный расклад.

– Почему ты больше не слушаешь музыку? – спросила Летиция.

Он не знал, что ответить. С ним и с Норой произошло то, что часто происходит с людьми, когда они уже устроились в жизни: они потеряли интерес к тому, что увлекало их раньше. Это общее правило, но особенно красноречиво оно проявляется в отношении к музыке.

Говорят, начиная с определенного возраста люди перестают воспринимать в музыке новое. Мало этого. С определенного возраста, необязательно преклонного, люди перестают слушать даже то, что им нравилось в молодости. Для среднестатистического человека музыка – это юношеская страсть. Они продолжают читать, путешествовать, интересоваться экзотическими кухнями, общаться с людьми. Но предложите им послушать что‑то новое, и вы получите в ответ сакраментальную фразу: “Знаешь, я, в общем‑то, остановился на «Битлз»”, – которых они тоже больше не слушают.

Музыкальный талант, как и математический, проявляется в ранней юности. Никогда не поздно стать писателем, философом или художником. Но почти всегда оказывается слишком поздно для того, чтобы стать математиком или пристойным композитором. И то, что верно в отношении таланта, верно и для восприятия: очень быстро становится слишком поздно для того, чтобы по‑настоящему воспринимать музыку и математику. Эти вещи требуют абсолютной самоотдачи.

И фоновая музыка не противоречит сказанному, она есть самое удручающее подтверждение этого. Музыкальная глухота породила то, что совершенно незаслуженно называют лифтовой музыкой. Однако, как правило, это высококлассный джаз. Заурядным это великолепие делает безразличие, с которым его слушают. Возьмите Расина и начните транслировать его в супермаркетах – результат будет тот же. Показательно, что поступить так с Расином никому в голову не приходит, зато так сплошь и рядом поступают с Дюком Эллингтоном.

Летиция в свои восемь лет интуитивно это почувствовала, хотя и не сформулировала для себя. Внезапно она спросила отца в упор: