Жажда. Книга сестер

– Ни с кем, – ответила Тристана, которая отвыкла спать в одной комнате с сестрой. – Думаю вслух.

– У тебя есть кто‑нибудь в Париже?

– Я бы так не сказала. Это для меня сейчас не главное. Я открываю потрясающих писателей – Расина, Мишо, Дюрас…

– Я не западаю на книги.

– Это может случиться с тобой в любой момент.

– А на концерты ты иногда ходишь?

– Нет. Жду, когда “Шины” будут выступать в Берси[20].

– Не смейся. Будут.

Тристана восхищалась целеустремленностью сестры. Сама она при всей своей страсти к литературе не связывала с ней никаких практических целей. Ей хотелось освоить литературу, как альпинисту хочется освоить Эверест. Облазить со всех сторон, измерить бездны и вершины.

Стипендии хватало только на самое необходимое. Она перебивалась разными мелкими подработками, хотя мелкими они были лишь условно. Ухаживала за немощной старой дамой, работала няней, репетитором, барменшей. В баре она не задержалась: хозяин заявил, что у нее не тот взгляд.

– А что, нужен какой‑то особенный взгляд?

– Нужен хоть какой‑нибудь взгляд. У тебя он потухший.

Тристана вспыхнула от сдержанного гнева.

– О, это уже лучше! Если ты мне изобразишь такой же взгляд, но подобрее, я тебя не уволю.

– Я ухожу, – ответила она.

Тристана поверить не могла, что тусклая маленькая девочка будет преследовать ее и теперь. Ее проклятие таилось в глазах: близорукость, поразившая ее в детстве, плюс взгляд, в котором почти никто не замечал блеска. Она задумалась, не усвоила ли она невольно родительский запрет блистать.

Это было тем более странно, что какие‑то люди блеск в ее глазах видели. Избранные – в чем их особенность, она не понимала – улавливали исходящий от нее свет. Загадочный огонь, сам выбиравший тех, кто достоин его заметить. И если бы еще это были любовники или близкие друзья! Увы, с избранными у нее складывались не лучшие отношения. Как будто, уловив ее сияние, они злились на нее за это.

Она никогда не нравилась сразу. В дружбе, как и в любви, для этого требовалась как минимум неделя: тот, кто не терял к ней интерес за семь дней, вдруг обнаруживал, что она потрясающая.

Мы вечно хотим того, чего у нас нет: Тристана мечтала внушать любовь с первого взгляда. В ожидании таковой она нашла студенческую вакансию в компании по разработке баз данных, это ее воодушевило. В 1993 году базы данных были еще в зачаточном состоянии. Как ни удивительно, Тристане работа понравилась, и она в ней преуспела.

Когда она сообщила об этом дома, родители пожали плечами:

– Ты же долбишь свою литературу не для того, чтобы сидеть в компьютере, – сказал отец.

– Где имение, а где вода, – ответила она.

– Что это значит?

– Да то, что одно к другому не имеет отношения. Литература – моя страсть. Не факт, что она станет моей профессией.

– Стоило огород городить!

Тристана замолчала, вспомнив родительскую черту, особенно ее раздражавшую: все должно приносить выгоду. Они часто спрашивали у Летиции, разбогатеет ли она когда‑нибудь благодаря своей группе. Летиция с вызовом отвечала, что пригласит их на открытие собственного бассейна с шампанским.

– Пятнадцать лет, а все как дитя малое, – говорили они. – Впрочем, почему бы и нет, когда тебя содержат папа с мамой.

– Успокойся, мама, если у меня ничего не получится, я вступлю в “Национальный фронт”, как мои братцы.

– “Шины” ультраправые? – спросила Нора, которой юмор был недоступен.

Параллельно с учебой у Тристаны была и другая жизнь. Она полюбила женатого человека, он хотел оставить жену ради нее. Она отказалась. Когда он ее бросил, она задумалась над тем, почему отказалась. Потом встретила на улице в Париже Индиру, и их любовь вспыхнула снова.

– Как я могла расстаться с тобой? – спрашивала она в пылу страсти.

Через четыре месяца она не выдержала. Индира без конца переходила от нежных отношений к долгим бессмысленным размолвкам. Потом придумывала для этих ссор оправдания, все менее и менее вразумительные. Тристана поняла, что тут работает принцип перманентной революции применительно к любовной сфере, и предложила остаться друзьями. В дружбе Индира оказалась такой же, как и в любви.

– Ты и нашим и вашим? – спросил ее один из приятелей.

– Заниматься любовью – вот что мне важно. Когда я влюбляюсь, мне все равно, парень это или девушка.

– Статистически тебя чаще привлекают женщины или мужчины?

– Такой статистики нет. Меня привлекает человек, а не его пол.

– Секс тебя не интересует?

– Странно ты истолковываешь мои слова.

Синдром тусклой девочки, однако, не проходил: она боялась, что ее именно так и воспринимают – как тусклую, – не видят, не замечают. Она страдала от этого еще больше, чем в детстве.

Как‑то вечером в кафе к ней подошел мужчина и сказал:

– Мадемуазель, вы так прекрасны, что я боюсь заговорить с вами.

– Чего же вы боитесь?

– Что вас не существует.

Она улыбнулась.

– Когда вы улыбаетесь, ваша красота почти нестерпима.

Почувствовав в незнакомце искреннюю доброжелательность, она призналась, что никто не считает ее красавицей.

– Вы носите очки, – ответил он. – Не ищите других объяснений. Очки вам идут. Но это так. Они отпугивают. Это щит взгляда.