Жажда над ручьем

Ж а н н а (кукле; ровно и обыденно). Не суди меня! — тебе этого не понять, ты не знаешь, как это бывает, ты просто не успела этого узнать, тебя сожгли, и ты умерла и не узнала… Ты никогда не любила! — а я люблю, я женщина, я человек, а не кукла из воска и железа… Я люблю и узнала, что это такое!.. И завтра я возьму у тебя мои латы, и мой меч, и мое знамя, завтра тебя уже не будет, буду только я, я, я! — ты не смеешь меня судить! (Ушла вверх по лестнице со свечой в руке.)

Лунный свет, зыбкий и тревожный, замер на железных латах Девы, на ее восковом лице, на белизне ее знамени.

А колокола просто захлебывались радостным разнобоем.

Глава вторая

Там же.

Прошло чуть меньше суток — шестой час вечера двадцать девятого июля тысяча четыреста тридцать девятого года. С торжественного обеда в ратуше вернулись  Ж а н н а  и  Р о б е р  д’ А р м у а з, Ж а н  и  П ь е р  д ю  Л и.

На них нарядные, тяжелые одежды — шелк, подбитый мехом, бархат, золотые цепи на груди у мужчин, нить крупного жемчуга в волосах Жанны.

Жанна радостно возбуждена, хоть и порядком утомилась — обед продолжался не менее четырех часов и был, по обычаю тех далеких времен, обилен и тяжек для желудка. Робер д’Армуаз мрачен и раздражен — дает себя знать похмелье после вчерашнего ужина с друзьями. Братья дю Ли весьма навеселе, но каждый по-своему: Жан еще высокомернее и надменнее обычного, а Пьер погрузнел и подобрел, утратив на время свою яростную нетерпимость.

Ж а н н а. Я боялась за обедом, что корсаж на мне просто-таки лопнет!..

П ь е р (с хмельным благодушием). Да уж они мастера по этой части в Орлеане!..

Ж а н н а (подошла к пологу, заглянула в комнату сына). Что маленький, Мари? — он хорошо поел? (Зашла за полог.)

П ь е р. А фазан, фаршированный каштанами?! А перепелки в сметане?! А…

Д’ А р м у а з (с хмурой ворчливостью). Вам хорошо, господин дю Ли, а мне каково было после вчерашнего?! — не то что есть и пить — глядеть на еду тошно!..

П ь е р (миролюбиво). А вот я, братец Робер, могу, к примеру, съесть оловянную ложку и переварю ее за милую душу!

Д’ А р м у а з. Вы привыкли с детства к грубой пище, сударь, не удивительно, что у вас луженый желудок.

Ж а н н а (возвратилась в комнату и с наслаждением опустилась в кресло). Стоит вам не пообедать, господин д’Армуаз, и вы просто на стену лезете.

Д’ А р м у а з (ворчит про себя). Ничего, я свое еще наверстаю…

Ж а н (ему). Но было бы очень полезно для всех нас, если бы вы стали любезнее к тому времени, когда его величество…

Ж а н н а. Ну, это будет не раньше семи…

Д’ А р м у а з (Жану, с издевкой). Вот именно! — я успею понабраться от вас подобострастия, братец Жан!

П ь е р (ему, дружелюбно). Уж придется вам поднатужиться, дорогой шурин… так ведь овчинка стоит выделки, верно?!

Ж а н н а (оглянулась на восковую куклу; озабоченно). Только бы подошли мне мои старые латы… боюсь, я так располнела…

Д’ А р м у а з (раздраженно). Убрали бы вы лучше отсюда это чучело, сударыня! — просто сил никаких смотреть на него!..

Ж а н (рассудительно). Наоборот. Оно живо напомнит королю о заслугах Жаннетты и о долге благодарности… ни в коем случае нельзя его убирать!..

Ж а н н а (деловито). Сойдется ли панцирь на груди… да и волосы придется опять остричь, иначе шлем не налезет…

Д’ А р м у а з (дав волю своему дурному настроению). Ты что, и в самом деле думаешь, что король опять сделает из тебя главнокомандующего?! — у него и без тебя хватает своих маршалов и коннетаблей!

Ж а н н а (без обиды). У него и тогда их было предостаточно… Да и зачем бы он стал призывать меня, как не для того, чтобы я опять воевала?! — на что другое я гожусь?..