Жажда/water (СИ)

Он не мог сопротивляться. Ничему из этого: — Грейнджер, — раздраженно добавил он, низким глубоким голосом. Он еще сильнее прижался губами к ее шее. — Это так замечательно. Ты прижата ко мне. Не имея возможности сказать хотя бы одно гребаное слово. Твой язычок хорош только для одной вещи, в конце концов.

И это было так важно. Важнее всего. Даже если многое из этого было просто ложью. Ложью, полуправдой и отчаянием. Потому что все из того, что она видела прошлой ночью, нужно было привести в равновесие. В то ключевое равновесие, которое рассыпалось каждый раз, лишь только он увидит ее. Ему нужно было заявить права. Нужно было показать, что все те слезы, этот явный срыв — вовсе не то, чем показалось. Не то, что даст ей карты в руки. Можно послать куда подальше старого доброго Драко, потому что у него все равно не хватит сил, чтобы остановить ее.

Он не собирался лгать. Не о том, что она творит с ним. Это без вариантов, иначе он просто выставит себя идиотом. Жалким. В попытке убедить самого себя, что это — ложь. Уже как-то слишком поздно не обращать внимания на это. Но вот за что он все еще мог держаться — последний мираж, который все еще поддерживал его — мысль: — «Ну, нет! Нет, ты не заставишь меня почувствовать себя беспомощным, Грейнджер!»

Даже если уже и заставила. Но тебе не к чему знать об этом. И это самое важное. Даже если я, порой, подразумеваю это — даже если это, порой, проскальзывает — ты не возьмешь вверх надо мной. Я все еще Драко. принц Слизерина. Малфой.

Разве это негениально.

— Я задам вопрос тебе еще один раз, — продолжил он. — И ты знаешь, я тебя не отпущу, пока ты мне не ответишь.

И ДА. Мать твою, ДА. Она согласно кивнула.

— Ты хотела, чтобы я лишил тебя девственности прошлой ночью, Грейнджер, — слова влагой перекатывались во рту. Он мог почувствовать вкус каждого из них. — Что я и сделал. И я знаю, что это болезненно. Но тебе понравилось. Вот, что я хочу узнать, — он понизил голос до шепота. — Вот, тот ответ, который тебе нужно дать нам обоим. Почему? Почему ты позволила этому случиться после всех этих недель беспрестанной борьбы? — он помедлил. — Почему ты дала мне выиграть, Грейнджер?

Он только начал убирать руку, как она впилась зубками в один из его пальцев, достаточно сильно, чтобы прокусить до крови. Он мгновенно дернулся, втянув воздух сквозь зубы, и затем толкнул ее — сильным и быстрым толчком — лицом на кровать.

— Ах ты, маленькая сучка, — прорычал он, в то время как она перевернулась лицом к нему.

— Отвали…, -она начала приподниматься, но он оборвал ее возмущенный окрик, толкнув назад на кровать, прижав ладонями ее предплечья и зажимая запястья.

И вот оно — то, что случалось каждый раз, когда он вытворял подобное с девушкой. Она дугой выгнула спину. И он потерял голову. Потому что в этот раз это было настоящим. Не просто прелюдия.

Он облизал губы и, все еще удерживая ее, опираясь на колени, залез на кровать и уселся сверху.

— Клянусь, я закричу, ты сволочь, — выдохнула она, и ее голос прозвучал напугано. Взбешенно, напугано, приправленный слезами… слишком заметными в ее глазах.

Как ты можешь так с ней?

— Ты знаешь, что не станешь, — ответил он, но дрогнувшим голосом. — А теперь ответь на вопрос.

— Меня только избили, ты придурок, — закипала она. — Ты считаешь, я могла здраво мыслить? О, поверь мне, это далеко не так. И сожалею об этом.

— Бьюсь об заклад, что нет.

— Сожалею.

— Все как я сказал. Уверен.

Он почувствовал, как Гермиона попыталась снова вырвать руки. Ее ярость усугубилась еще и тщетностью попытки: — А как же мой вопрос? — прорычала она, прерывисто дыша. — Почему я нашла тебя в таком состоянии?

— Кажись, ты забыла о том, кто сейчас под кем, Грейнджер.

— Не о том речь, кто кого вынудит говорить первым, — огрызнулась она, сузив при этом глаза. — А скорее о том, у кого больше смелости признать правду.

— О, так ты считаешь, что та чушь, что ты мне сейчас выдала, похожа на правду? — усмехнулся Драко.

— С какой радости я должна давать тебе то, что ты не собираешься возвращать? — возразила она.

— Думала ли ты обо мне, пока принимала ванну, а, Грейнждер? — выдохнул он, охрипшим голосом. — Думала о том, что я вытворял с тобой прошлой ночью? Как мощно я тебя поимел? Задумывалась ли о следующем разе…

— Не будет никакого следующего раз, — дерзко осадила она.

— Ага, — кивнул он, ловя ее взгляд.

— Я серьезно.

— Я понял.

— Малфой…

— Ты это серьезно, Грейнджер, — повторил он. — Все это, — и от этого ты становишься еще более красивой. Эта вера. Эта честность. Ты придерживаешься ее несмотря ни на что. Вера в то, что поступаешь правильно, что правильные поступки всегда имеют место быть в твоей жизни. Это красит тебя потому, что я могу попробовать вкус этих твоих мыслей, Грейнджер. Почти непорочные. Наполовину чистые, подпорченные, но настоящие. Вот чем я питаюсь. Упиваюсь. Словно водой.