Жажду — дайте воды

Даю ему прикурить, и он уходит. «Встретил я, сестра, страждущего сына твоего. Пулю прижимал к груди, а не ярь свою…» Поэт шептал мне на ухо: «Мужайся, сын мой». Мужаюсь, только бы Смбат выжил.

* * *

Сорок второй год, восьмое июня.

Жесточайшие бои идут и днями и ночами. Хотя какие тут ночи? Небо светлое, одно слово — белые ночи. К тому же бесчисленные ракеты и отблески артогня не дают ни на минуту сгуститься сумраку и сморить нас сном. Ничто другое не мучает так, как жизнь без сна. У меня одна неизбывная мечта — спать, спать и спать, досыта отоспаться.

Гитлеровцы беспрерывно атакуют нас, и наши ребята вконец измучены без сна, без домашнего тепла, без многого другого, чего ничем не заменишь и без чего души не утолишь. Они с неистребимой отвагой и самоотверженностью противостоят гитлеровцам. Иные, уже тяжело раненные — в ногу или в руку, — продолжают сражаться, подрывают танки противотанковыми ружьями, гранатами, из последних сил делают все, чтобы не дать врагу продвинуться вперед.

В каждой из стрелковых рот нашего полка осталось всего по пятнадцать — шестнадцать человек. И тем не менее вот уже восемь дней врагу не удается приблизиться хотя бы к одному из наших блиндажей. Никто не оставляет позиций. Не ребята — орлы! Какая сила духа, сколько отваги! Только пусть бы все эти самоотверженные, мужественные парни остались живы!..

* * *

В сообщениях Совинформбюро о боях на нашем фронте было написано так:

«…Противник, сконцентрировав большие силы, атаковал наши позиции, но советские войска, героически сопротивляясь, отбросили его назад».

Это строгая констатация факта. А я за этим вижу своих павших товарищей.

Наши огневые точки разрушены. Мы спешим наскоро соорудить новые. В моем расчете нас осталось только двое — я и ефрейтор Давыдов. Я прицеливаюсь, а Давыдов заправляет в ствол мину. «Выстрел!» — командует он, как положено по уставу, и убирает руки от ствола. Миномет грохочет, и я вижу, как мина по траектории, словно поджавший крылья сокол, сначала устремляется вверх, чтобы потом ринуться вниз и точным попаданием поразить цель.

— Выстрел! — повторяет Давыдов в тот самый миг, когда я уже подправляю прицел, чуть сместившийся после предыдущего удара.

* * *

Семь пятнадцать. Противник обрушил на нас новый ливень огня. Давыдов взял было очередную мину, да вдруг ткнулся головой во взрытую землю. Каска свалилась с него, и я увидел кровь.

Пуля попала Давыдову в лоб.

Кровь — фонтаном бьет на зеленый ствол миномета и стекает вниз…

Теперь я один устанавливаю прицел и закладываю мины в ствол.

— Выстрел!.. — командую я себе.

«Давыдов, встань, я же совсем один! Давыдов, миленький, поднимайся! Враг атакует, вставай!..»

Давыдов мертв.

* * *

Только через два дня мне дали подмогу. Бойца с передовой, выбравшегося из вражеского окружения. Худущий, глаза отекшие.

— Два месяца были в кольце. Восемь дней ничего не ели…

Как бы то ни было, а у меня теперь есть товарищ. И с ним война уже не так страшна.

Сегодня восьмое июня. Пять месяцев и одиннадцать дней, как мне восемнадцать. Записи мои изранены.

МОЙ СОН СБЫВАЕТСЯ

Белые ночи. Не могу надивиться. Такого я в жизни не видел, даже птицы поют в кустах.

Нам выдали «энзе». Это паек на три дня: сухари, сахар, концентраты и разное другое.

«Энзе» выдают на случай непредвиденных обстоятельств. И вот, получив этот самый «энзе», Серож, удобно устроившись, принялся тут же с ним расправляться.

— Ешь, — сказал он мне. — Для чего его беречь? Съедим, и все тут.

— Но это же «энзе»! Как можно?..

— Ясно, что «энзе». Только кто же поручится, будешь ты жив через полчаса или нет? Ешь давай…

* * *

Мы ведем тяжелый бой.

Неподалеку от моей позиции стоит батарея «катюш». Так мы называем наши гвардейские минометы. Слава этих мощных орудий велика. Они наводят страх и ужас всюду, где появляются.

«Катюши» открыли огонь. И в то же мгновение на позициях противника поднялся невообразимый переполох, все вокруг затянуло гигантским огненным заревом.

У меня кончились мины. Я обратился к командиру взвода. Он сидел в траншее, глубокой, едва макушка головы виднеется. Говорю, мины кончаются. Он заорал:

— Пошли людей, пусть принесут, дурак!

Ну и обозлился я на него за этого «дурака». С чего вдруг «дурак»?

Я отправил двух бойцов за минами. Возвращаюсь в окоп, а там уже полно воды. Вычерпал ее котелком и лег прямо на сырую землю в ожидании, пока они принесут мины.

На передовой все грохочет. В небе видимо-невидимо немецких самолетов. На фоне утренней голубизны эти крылатые чудища напоминают стервятников и в клювах смерть. Я прикрываю веки, чтобы не видеть этих грохочущих и воющих сеятелей смерти.

И глаза больше не открываются. Так устал!.. И вдруг я на свадьбе.

* * *

Сон это. Нас с Маро женят. Играет музыка, хлопают в ладоши. Вот меня зовут в пляс, а мама тянет за полу и уводит из комнаты.

«Не твой сегодня день…»