Жаждущие престола

Крестили новорожденного в домовой церкви. И тут Скопин узнал: восприимницей будет еще и Екатерина Григорьевна, жена Дмитрия Ивановича Шуйского, дочь известного на Руси Малюты Скуратова.

Окрестили княжича, надели золотой крестик. Передали крестным отцу и матери. Затем орущего младенца унесла мамка-нянька к родной матери. И началось застолье, крестинный пир.

Продолжалось пиршество долго. Чары подымали и выпивали бесчисленно. Веселилась рядом с молодым кумом Михайлой Скопиным и Екатерина Григорьевна, все шутки шутила да вина подливала. Потом как-то нечаянно вдруг пропала. Никто и не заметил – когда ушла. Гости еще погуляли, попировали.

А Михайла Скопин неожиданно заболел. Побледнел, ослаб. Хлынула кровь из носа. Голова закружилась. Кинулись за домашним лекарем, – он, говорят, на Торг ушел. Скопину становилось все хуже.

Воротынский, встревоженный, опечаленный, поскорее велел запрягать каптану, везти Скопина домой.

Дома к нему бросились мать с женой. Слуга Федька, что был с князем на крестинах, наморщив лоб, говорил о чем-то матери. Уложили Михайлу в постель, стали какое-то питье теплое делать для него. Но ему становилось все хуже. Боли страшно терзали внутренности молодого князя.

Делагарди прислал своего лекаря. Тот велел давать больному парное молоко. Казалось, наступило облегчение, но потом страдания его вернулись. Умирал Скопин тяжко. Дошло до того, что не мог жалеть-отвечать жене Аннушке. Побелевшими губами призывал смерть.

Как огонь в сухое лето, вспыхнула, стала распространяться по Москве весть: «Скопина Михайлу отравила Митрия Шуйского жена. Помирает в муках. Отходит».

Народ гудел, переговариваясь:

– Зависть это Митьки Шуйского к нашему герою. Подослал жену-суку. Малютинское отродье, палачиха, отравительница.

– Ах, погани неблагодарные, мрази Шуйские. До того освирепели, что своего жа князя от злобы извели.

– Убить ее, суку! – закричал вдруг ратник один, подвыпивши. – Не дают жить на Москве светлому человеку! Как появится такой, сразу бояре нож точить спешат. Избавиться чтоб.

– Небось по приказу самого царя Васьки… – рассуждал купец на торгу. – Испугался, что народ Михайлу царем поставит вместо него, старого козла…

И едва разнеслась весть, что князь Михайла Скопин преставился, толпа с дрекольем бросилась к дому Дмитрия Шуйского. Хотели разнести все подворье и всех покончать – самого Митьку и жену-отравительницу. Царь прислал роту стрельцов с алебардами, толпу разогнали. Немцы-охранники стреляли из мушкетов в небо, чтобы народ распугать.

Ругаясь черно, матерно, проклиная царскую семью, бояр-завистников, предавших Москву и отчину полякам, разбрелись москвитяне в великой скорби и сожалении. Эх, Русь, Москва-матушка, как явится у тебя доблестный сын, нестяжатель, не хапужник, не изменник, так клубок пауков мохнатых, ядовитых, смерть ему изыскать бросается. И так всегда, во все веки – либо сами изведут, либо инородцев подкупят.

А дворня Дмитрия Шуйского изловила ночью троих: Федьку, верного слугу Скопина, старшего конюха Скопиных, чернобородого богатыря Ивана Китошева да Фому Кравкова, ближнего человека покойного князя, при нем исполнявшего многие обязанности бытовые и военные. Двое были с ножами, один с топором. Явно хотели убить хозяина и хозяйку, да не повезло. Дворня по текущим событиям была хозяином накручена и не дремала. Изловили злодеев.

Утром в Кремль с жалобой прискакал верхом Дмитрий Шуйский и прямо к царю Василию Ивановичу: так, мол, и так – убить хотели.

Василий Иванович выслушал, кликнул начальника правежа, приказал: всем злоумыслителям по сто батогов. Когда очухаются (если очухаются): холопов Скопинских вернуть хозяйке, матери покойного. Фому Кравкова – из детей боярских, – направить в пехотный полк, где он ранее и пребывал.

– Казнить бы… – жалобно попросил Дмитрий Иванович. – Убить ведь хотели.

– За что казнить? – холодно взглянув на брата, спросил царь. – Холопы злоумыслили из любви к своему господину, такое поощрять надо. А Кравков служил под его началом. Между прочего, с его помощью при замятне с Болотниковым, от его выдумки с затоплением Тулы, воров вынудили сдаться. Так что – все по справедливости. Иди, Митяй.

Похороны Скопину-Шуйскому устроили тожественные, прямо царские. Положили в гробу золоченом в Архангельском соборе, где до того хоронили только коронованных царей и цариц. Царь Василий Иванович, по виду искренне заливался слезами. Мать Скопина смотрела на него, не мигая, как каменная. Жена Анна билась и выла жутким неподобающим княгине воем. Едва брат ее родной Семен Головин уволок молодую вдову, затолкал в каптану, увез.

Те из более простых людей – не бояре-думцы, не начальники приказов, а стрелецкие головы, пятидесятники, десятники, челядь всякая кремлевская, купцы, золотодельные мастера и прочие, кому удалось проститься… подходили, крестясь, становились истово на колени либо поясные поклоны били… Вытирая слезы, не глядя на царя Шуйского, хмуро, иные зло скосоротясь, уходили.