Жаждущие престола

Дерзко по отношению к раскисшему от слезливости Василию Ивановичу вели себя многие люди, а черный народ на Красной площади, на Торгу, у Покровского собора, у Обыденной церкви рыдал, рвал на грудях однорядки, ругался черными, мстительными словами:

– Ну, погодите, Шуйские… Ну, поглядим, как откликнется вам злодейство ваше… Впереди еще ваше мучение и наказание Господне… Поплачете, что Михайлу Васильича извели… Да только поздно будет, господа бояре…

Накалилась Москва, но слишком измучена была «тушинской» осадой. Не взорвалась. Чадила только беспощадными словами… Если замечали где-нибудь послуха царского из пытошного разряда убивали сразу, не боясь, не скрываясь. А юродивая то появлялась, то исчезала на папертях московских церквей, нараспев говорила людям: «Апосля Васьки Шуйского царь-то на Москве станет вьюнош молоденький Михаил. Так тому и быть».

Узнав о прорицании юродивой, Василий Иванович совсем потемнел лицом и сделалось ему дурно. А брат его Дмитрий начал страдать беспрестанной икотой, которую унимать удавалось лекарям не без труда.

В отведенных шведскому начальству хоромах Якоб Делагарди напился, как последний беспутный рейтар, и орал хрипло Эверту Горну:

– Я ему говорил… Уходим под Смоленск. Торопись! Скорей собирайся! Эти грязные подлецы что-нибудь придумают для тебя, Михайль! Не тяни время! Перестань ездить на пиры, переешь-перепьешь… – И дальше – будто железо якорной цепи при подъеме, скрежещущая брань.

– Да, правильно, – хладнокровно поддакивал суровый Горн. – Хорошо бы войти с наточенными мечами – отрубить головы, выпустить кишки, разбросать по углам руки и ноги… Но, Якоб, мы в чужой стране. Нам платят за воинское умение. Успокойся. У шведского короля своих мерзавцев хватает.

Место Скопина в войске занял Дмитрий Шуйский.

Разговаривая с ним по поводу передвижения воинских частей, Делагарди кривил рот и поворачивался к переводчику, словно по-русски не знал ни слова.

Швеция слала в Московию новые подкрепления. Делагарди и Горн были лучшие полководцы Карла IX. При них находилось до десяти тысяч солдат.

С наступлением летних дней, после многих хлопот царских военачальников, удалось собрать дворянское ополчение. Численность московского войска дотянула до тридцати тысяч человек. Воевода Валуев освободил с шеститысячной дружиной Можайск. Затем он прошел по Смоленской дороге и выстроил острог, укрепив его пушками и дожидаясь подхода главных сил. Навстречу русскому войску Сигизмунд послал коронного гетмана Жолкевского.

Польская разведка донесла Жолкевскому о разделении русско-шведского войска. Гетман решил упредить наступление союзников к Смоленску. Он двинул польские отряды к Валуеву. После упорного боя окружил его и заставил запереться в остроге.

Шуйский и Делагарди выступили на помощь Валуеву. На другой день союзники намеривались атаковать поляков. Острог, в котором находился Валуев со своими ратниками, был всего в двенадцати верстах.

Казалось бы, значительно превосходя поляков по численности, русско-шведская армия должна была смять отряды Жолкевского. Но гетману удалось пополнить свое воинство за счет «тушинцев». К нему присоединились внезапно донцы атамана Заруцкого и ратники старого изменника Салтыкова. Тогда гетман, оставив пехоту у валуевского острога, вышел с кавалерией к селу Клушину.

Там расположились русское и шведское войско – несколько поодаль друг от друга. Дмитрий Шуйский, зная о бывшем содружестве генерала Делагарди со Скопиным, всячески его ублажал и расхваливал. Делагарди поддался лести царского брата и явился в его шатер пировать. Оценивая свое превосходство над войском Жолкевского, не зная о его непредвиденном пополнении казаками и ратниками Салтыкова, командующие царской армии проявили редкую беспечность.

Заходил узнать обстановку перед боем Эверт Горн. Вошел в шатер князя Шуйского и увидел там сильно захмелевшего Делагарди.

– Что, Эверт? Что ты беспокоишься? – пьяно выкрикнул шведский герой, сподвижник Скопина. – Завтра мы с князем Дмитрием раздавим гетмана, как таракана…

– Верно, Яков! Мы их заставим убегать шустрее зайцев, – хвастался Дмитрий Шуйский, будто бы в его жизни ослепительно блистали торжества побед, а не кукожились от презрения всей Москвы бесконечные «беспортошные» поражения. Воеводой «без порток» называли Дмитрия Ивановича народ, бояре, ратники и сам царь Василий Иванович. Называл-то царь брата издевательски, а предводительствовать в ратях все равно поручал. Брат родной, едина кровь рюриковичей, а может, и престолонаследник… Скопин тоже по крови подходил, но… все же только племянник, а не брат. Вот и того: получилось, как получилось.

– Я этого спесивого поляка возьму завтра в плен, – продолжал, наливая очередной кубок медовухи, Делагарди. – Вот увидишь.

Генерал Горн постоял молча несколько минут и покинул шатер царского брата, так и не сказав ни слова.