Жди меня, когда небо окрасится в розовый

Он уже был на мушке.

– Убей…

– Чего?

– Убей меня, если сможешь! Давай же, убей, ты ведь так зол!

И враз мое плечо окрасилось в алый. Я ощутил дикую боль и закричал.

– Рэй! – Мирай обернулась и поспешила ко мне.

Адам встал в полный рост и вновь проговорил:

– Убей…

Я выстрелил ему в ногу, а сам отбежал как можно дальше. Но Адам стал преследовать меня, невзирая на ранение. Мирай уложила еще двоих. Она торопилась ко мне, однако я только отдалялся.

Я обронил винтовку. У меня остался только пистолет. Адам продолжал наступать. Я не мог даже спрятаться: он глаз с меня не спускал. Я двигался полубоком и споткнулся, заметив поодаль еще одного приспешника Ратрина. Я не успевал встать, как он уже держал меня на прицеле. Я не успевал встать, как его палец надавил на курок – и…

Выстрел поразил его грудь. Еще один – его плечо. Третий – его горло. И последний – добил в живот. Эта очередь принадлежала не Мирай. Это Адам защитил меня.

– Так же, как я могу сдохнуть только от твоей руки, ты можешь сдохнуть только от моей, – прохрипел он, ничуть не изменив угрожающего настроя. Его фигура продолжала двигаться в мою сторону.

Я поднялся и снова побежал. Тем временем из нападающих остался всего один, и Мирай, судя по всему, собиралась вот-вот его прикончить, стоит ему встать на ее пути. Так и произошло. Две пули выскочили с периодичностью в три секунды, и вскоре, озираясь, я увидел, как моя защитница несется во весь опор напрямик ко мне.

Только сейчас заметил, что сумерки почти исчезли. Холодные лучи рассвета просачивались сквозь бесчисленное множество стволов сосен, озаряя всё вокруг. И в этом свете я наконец-то отчетливо разглядел лицо Адама.

– Убей… меня. – В его глазах что-то блестело, они заполнялись слезами. – Если сможешь!

Я мчался всё дальше и дальше, словно изувеченный пес, не отпуская раны. Адам стрелял в пустоту, крича мне в спину. Так мы сновали, пока не добрались до крутого склона, внизу которого проходила железная дорога. Я выдохся и упал на колени, выбросив пистолет к чертям. Скатился кубарем по склону. Сил подняться не было.

Адам тоже устал, но кое-как нагнал меня. Его руки были пусты. Слезы продолжали стекать по его щекам. Он приблизился ко мне и сказал:

– Где же твой пистолет? Почему ты не можешь застрелить меня, слабак? Почему ты позволяешь мне жить после того, что я сделал?! Ответь мне!

– Адам, что ты несешь?

– Я всё обдумал, Рэй. – Он обратил взор в стремительно синеющее небо. – Сегодня прекрасная погода для того, чтобы умереть. Когда я говорил, что кто-то из нас здесь умрет, я имел в виду себя. Знал, что поддамся. И тебя вызвал потому, что имею право умереть только от твоей руки. А сейчас мы оба в одинаковом положении. Неужели нам суждено покинуть этот мир вдвоем? Никто же не придет на помощь. Мы с тобой остались наедине. Только ты и…

Нежданно прогромыхало три выстрела. Три пули поразили тело Адама. Он сделал несколько шагов вперед и упал на рельсы, не издав ни звука. Медленно повернулся на спину и вытаращенными глазами воззрился на нее. Мирай стояла чуть выше меня, на склоне. Она держала две винтовки, которые позаимствовала у падших товарищей Адама; ее ружье куда-то пропало.

– Мирай! – Я был рад ее появлению, но вместе с тем шокирован ее действиями.

На щеках у нее поблескивали капельки крови, что еще не успели высохнуть. Общий вид выдавал в ней изнуренность.

– Крошка Рэй, я же говорила, что меткая Мирай тебя в обиду не даст. И не дала же, а? Почти…

– Мирай…

Она бросила винтовки, подошла ко мне и помогла встать.

– Прости, пожалуйста. Твое плечо. Этот же ублюдок ранил в него?

– Да, он ранил, но…

– Значит, мы сейчас уйдем отсюда, а он тут подохнет.

– Что? – Мне показалось, я ослышался.

Никогда бы не подумал, что розовый будет отождествляться у меня с чем-то холодным. Но выражение лица Мирай в те минуты заставило поменять мое видение. Выражение, которое я запомнил на всю жизнь: губы сложены в жесткую струнку, щеки залиты румянцем, а взгляд… О, это был далеко не сверкающий, как ипомеи в цвету ранним летом, добрый взгляд. Из этих глаз, как мне казалось, вылетали снежинки, которые по невидимой нити направлялись в сторону Адама, а как только настигали – сразу обращались в лед и вихрем сковывали его, словно ладонь с силой сжимает ягоду и размазывает ее. Мирай изменилась после перестрелки в лесу. Ни о каком отпечатке порока на ее лице и речи не шло.

– Всё верно. Мы оставим этого урода тут. Смерть сама настигнет его.

Адам лежал перед нами, истекая кровью. Он стонал и глядел на нас со смертельным ужасом.

Где-то поодаль загудел поезд, загрохотали колеса. Я посмотрел вдаль, увидел состав, но почему-то не мог пошевелиться. Эта ситуация напомнила мне ту, что происходила между мной, Мирай и Гарри на льду. Я тоже не мог помочь другу, стоял в оцепенении от страха, но Мирай подтолкнула меня помочь, и вместе мы вытащили Гарри из беды. А что сейчас? Я стою как вкопанный. Глаза Адама смотрят прямо в мои, одновременно как будто бы говоря: «Помоги, умоляю!» и «Что, так же будешь стоять, как и с Гарри, ублюдок?».