— А я должен был ничего не делать? — было отвратительно, что она это вообще спросила. Это отразилось на моем лице. Потому что она встала и отошла к окнам во всю стену. Я хотел, чтобы она сняла аквариум. Я не хотел говорить с ней безликой. Так у меня не было преимуществ.
— Но все так делают. Отводят глаза. Каждый день, — она подошла ко мне. — Потому я попросила отца создать более доступный костюм. Не только богатые должны пользоваться благами, — Дайю расхаживала у моей кровати. — Но мой отец… — она скрестила руки и напрягла плечи. — Отец всегда думает как бизнесмен. Я не успела узнать, а он удвоил цену костюма, заключил сделку с банком… и лотерея. Дурацкая лотерея! — возмущение Дайю было осязаемым.
Стоило успокоить ее, сказать, что ее намерения были хорошими. В отличие от того, что делал ее отец с мэй. Он был готов убить нас, лишь бы получить прибыль. Но я был слабым, уязвимым и злым. И я не мог полагаться на затуманенный разум в оценке намерений Дайю.
— Не говори, что ты не знала, что твой папа получает прибыль от сломанных спин мэй. Ты все-таки его дочь.
Она говорила так тихо, что я едва слышал ее слова:
— Ты так плохо обо мне думаешь:
Я закрыл глаза, голова кружилась.
— Не знаю, Дайю. Я не знаю тебя, — я скривился, опухшее горло болело. — Я не знаю, как много ты видишь.
Ее силуэт у окон напомнил мне о другом дне, когда она смотрела из окон моего брошенного дома на зелень Янминьшаня. Неоновые огни снаружи сказали мне, что сейчас пятница. Я был без сознания три дня.
— Почему ты считаешь меня такой ужасной? — она развернулась к кровати. Ее движения были смелыми, но голос выдавал ее боль. — Ты говоришь, что не знаешь меня, но уже успел сделать много выводов.
Я хрипло вдохнул. Она была права. Я судил ее до того, как встретил, потому что она была ю. Но, как бы она ни переживала, она смотрела издалека, из уютного места, обеспеченного богатством.
— Я понимаю, что ты хочешь помочь мэй, но…
— Я начинаю видеть больше, Джейсон, — сказала Дайю. — Я здесь, потому что переживаю за тебя. В это так сложно поверить?
— Глупо рисковать заразиться, — сглотнул я. — Мы едва знакомы.
— Я знаю тебя лучше, чем ты знал того незнакомца на площади Свободы.
Я моргнул, не ожидая этого.
— Это другое.
— Почему?
Я не хотел объяснять, ведь это раскрыло бы истинного меня и мое прошлое. Мой Вокс запищал, и я ответил, радуясь отвлечению. Лицо Линь И смотрело на меня с экрана.
— Чжоу! Мы…
— Я в порядке, — я прервал Линь И и подвинулся так, чтобы она видела Дайю за моим плечом. — У меня гость.
Линь И закрыла рот и смотрела на меня. Я представлял, как выгляжу, и провел рукой по волосам. Они торчали.
— Хорошо, — сказала она. — Перезвони позже, — и Линь И закончила разговор.
— Новая девушка? — Дайю говорила так ровно, что я повернул голову, но ее шлем отражал голубой неон здания.
Вместо ответа я сказал:
— Мне нужно в ванную.
Она склонилась у края кровати и бросила на мою простыню боксеры. Я, видимо, был потрясен, потому что она сказала:
— Я тебя не раздевала, если ты об этом думаешь.
Я перекатился на другой край кровати и надел боксеры, не прикрываясь, слишком растерянный для скромности. Я смутно помнил, как меня раздевали, ткань обжигала кожу во время лихорадки. Это был не сон. Мой первый шаг был неровным.
— Я сделала рисовую кашу, — сказала Дайю. — Подумала, что ты можешь проголодаться.
Я замер в центре квартиры. Она была темной тенью с серебряным и голубым силуэтом, близкая и далекая. Я из-за многого злился на нее — из-за привилегий, уверенности, что она получит все, что хочет, — но я понял теперь, что она заботилась обо мне. Жар поднялся по моей шее к лицу. Я обвинял в этом температуру и попытался не обращать внимания на совесть.
— Спасибо, Дайю, — сказал я. — Правда.
— Ты тоже спас мне жизнь, — ответила она насыщенным голосом.
— Я не знал, что мы ведем счет.
— Нет, — сказала она, идя на кухню. — Друзьям это не требуется.
Я пробыл в квартире пять дней подряд, не видя никого, кроме Дайю. Она приходила и приносила еду, все время была в костюме. Арун предупреждал, что я все еще заразен и должен оставаться на карантине. Мы играли в китайские шахматы, она выигрывала каждый раз. Она делала школьные задания, много часов проводила за чтением или работой над исследованиями. Через пару дней я привык видеть ее вечером за обеденным столом, когда небо Тайпея начинало сиять за ней в сумерках. Я даже почти верил, что это моя жизнь.
Я был рад ее костюму, разделявшему нас. Потому что каждый раз, когда нашли взгляды пересекались, между нами проносилось что-то напряженное. Я все еще был слабым, но это не мешало мне часто лазать по стенам за эти пять дней, что мы провели вместе. Я старался отвлечься от ее близости и своих озабоченных мыслей. Если ее назвали в честь трагической героини «Сна в красном тереме», то я буду героем, Баою, и тогда наши отношения были обречены с самого начала.
— Что думают телохранители о том, что ты проводишь здесь время? — спросил я из любопытства в один из вечеров. Ее привозили на белом воздушном лимузине, как сказала Айрис, наблюдая за зданием.