Я пытаюсь подбодрить его, крепко сжав его плечо в качестве жеста поддержки. Я не привык утешать людей, но думаю, это то, что нужно было мне в его возрасте. Хотя я бы никогда в этом не признался. Мой дедушка был самым близким мне человеком, он старался изо всех сил, но он определенно не был склонен к нежностям. Я вряд ли смогу вспомнить, когда в последний раз кто‐то меня искренне,
В юности, после призыва в армию, я повидал много девушек. Невинным ангелочком меня точно не назовешь. Но
– Почему у вас всегда такой вид, будто вы вот‐вот заплачете?
Я поворачиваюсь к Ноа, который все это время пристально меня изучает. Я не уверен, как долго он смотрел на меня, пока я думал об объятиях.
– Я не плачу. И, кажется, ты сказал, что не будешь смеяться надо мной, если я вдруг пущу слезу?
– Я-то не буду смеяться. Но вы хотя бы предупредите в следующий раз.
Он выходит на лед и ускользает подальше от меня.
– Я не плакал! – кричу я ему вслед. Ноа не отвечает.
Глава 18
Энди
Выйдя из машины, я вижу Митча и Ноа, которые сидят возле ледового комплекса и о чем‐то болтают. Стоит прохладный январский вечер, и они оба кутаются в свои куртки. У Митча широкие плечи и точеный подбородок, в то время как у худенького Ноа лицо все еще по‐детски округлое. Еще не совсем взрослый парень, но уже и не маленький ребенок.
Разница между ними меня поражает. Как будто им обоим просто нужен был кто‐то, кто их поймет. Ноа нужен был друг после потери родителей, и я не могу не задаваться вопросом, что же произошло в прошлом Митча, что заставило его тоже в ком‐то нуждаться. Что‐то, что сблизило их обоих.
Увидев, что я паркуюсь, они оба поднимают голову, встают и начинают идти в мою сторону. Ноа, как всегда, волочит за собой огромную хоккейную сумку, на которой сбоку нарисован дурацкий вомбат.
Я открываю багажник и обхожу машину сзади, чтобы убедиться, что продукты на месте.
– Привет, ребята. Как все прошло? – спрашиваю я, прежде чем наклониться, чтобы взять сумку Ноа и положить ее в багажник.
Митч сводит брови на переносице, опустив глаза на мою руку на сумке Ноа.
Сам Ноа, не заметив его взгляда, отвечает:
– Хорошо. Еще увидимся, тренер Андерсон.
Он подходит к пассажирской двери и плюхается на сиденье, закрывая за собой дверцу.
Митч все еще недовольно сверлит мою руку взглядом. Затем он кладет свою ладонь поверх моей, и по кисти тут же разливается тепло. Его грубая теплая ладонь на моей коже – это что‐то новое, чего я раньше не испытывала никогда. Конечно, я уже держалась с парнями за руки, но это наше взаимодействие уникально. За ним будто стоит что‐то
Я отвлекаюсь на его тяжелую руку и совсем не замечаю того, что Митч по‐прежнему молчит и свирепо смотрит на меня. Когда ко мне возвращается способность соображать, я смотрю на него и тщетно пытаюсь понять, что не так. Я что‐то сделала?
– Тебя Ноа разозлил, здоровяк? Почему у тебя такое кислое лицо?
Он слегка подталкивает мою ладонь своей, и я понимаю, что он хочет, чтобы я убрала руку с сумки. Чувствуя смущение и легкую обиду, я быстро убираю руку. Он совершенно не реагировал на прикосновение. В то время как ощущение его ладони на моей будет преследовать меня
– Ноа пора самому носить свой рюкзак, – наконец говорит здоровяк своим ворчливым низким голосом, отчего мне хочется прижаться к нему, уткнуться лицом в его заросшую щетиной шею и самой ощутить вибрацию от его голоса на коже. – Он не должен заставлять
Митч с легкостью поднимает огромную сумку, и я вспоминаю нашу первую встречу несколько недель назад, когда он взвалил меня на плечо, как мягкую игрушку. Убрав сумку в багажник, он не отходит в сторону, а остается на месте, не более чем в паре метров от меня. Так близко, что я ощущаю аромат
– Ох, – бормочу я, сбиваясь. Мой мозг отключается. – Но он такой… большой, – я говорю о рюкзаке, а мужчина, стоящий передо мной, тут совсем ни при чем… Наверное.
Ореховые глаза Митча, которые скорее похожи на смешанную палитру зеленого, карего и голубого, встречаются с моими. Он не отводит взгляда, а просто спокойно смотрит на меня.
– Если он может носить с собой форму, то унесет и сумку. Это правило хоккея. У каждого своя сумка. – Голос Митча становится еще глубже, вобрав в себя хриплые нотки.
– Ха, – выдыхаю я, – полагаю, в этом есть смысл.