Желание или защита

– Но он правда хороший парнишка. И талантливый конькобежец.

Доктор Кертис кивает. Выражение его лица расслабляется, когда он слушает мой ответ. Возможно, он испытывает облегчение от того, что я наконец‐то поддерживаю диалог.

– Он потерял родителей, – продолжаю я, – и года еще не прошло. Так что, хоккей – это единственное, что у него есть… кроме сестры. Она хорошая. – Я прочищаю горло. Я не хотел ничего говорить об Энди.

– Вы чувствуете то же самое? Будто бы хоккей – это все, что у вас есть? – доктор Кертис хмурится.

Я издаю невеселый смешок.

– Знаю, это звучит глупо. Бедный‐несчастный профессиональный спортсмен, горе какое…

Доктор Кертис тут же меня перебивает.

– Не приуменьшайте свои трудности. Конечно, наша карьера важна, но люди созданы для глубоких личных отношений. Без этой части жизни любому было бы трудно.

Осмыслив его слова, я чувствую ком в горле. Чем больше я думаю о них, тем сильнее жжет у меня в носу. Я не буду плакать у психолога на сеансе. Я не буду плакать у психолога на сеансе.

Я снова думаю о словах Ноа… Ничего страшного, если вы заплачете. Я не буду смеяться над вами.

– С восемнадцати лет я почти все время был один. Моя мама ушла, когда мне было восемь, но ее почти никогда не было рядом. После ее ухода отец занялся самолечением. Это переросло в нечто большее, и вскоре после того, как мне исполнилось десять, он умудрился загреметь в тюрьму. – Я сглатываю ком в горле, пытаясь сдержать свои эмоции. – Думаю, у меня все было бы хорошо, если бы мой дедушка не скончался сразу после того, как я закончил среднюю школу. – Мои глаза застилают слезы, но я все еще, хоть и с трудом, их сдерживаю. – У меня был только он… А потом его просто не стало. И у меня никого не осталось.

Какое‐то время доктор Кертис молчит, словно давая мне время осмыслить собственные слова.

– Мне жаль, что вам пришлось пережить такую тяжелую утрату, Митч.

Я снова делаю упражнение на дыхание, чтобы успокоить свое бешено колотящееся сердце. Вдыхаю на «семь», выдыхаю на «одиннадцать».

– Причина вашего гнева кроется в смерти дедушки? – тихо спрашивает меня он.

– Мне кажется, это только верхушка айсберга. Я держался до последнего… пока не потерял все, что у меня есть.

Он кивает.

– Зачастую, сталкиваясь с трудностями, мы испытываем гнев. Но это эмоция поверхностного уровня. Обычно под ней скрывается другая, более глубокая эмоция. Каждый раз, когда это происходит, мы должны спрашивать себя, что именно в глубине души заставляет нас испытывать гнев?

Я провожу рукой по подбородку, размышляя над его словами. Я никогда бы не подумал, что осознать свои эмоции так трудно. А назвать их еще сложнее.

Доктор Кертис делает несколько пометок в планшете, который держит в руках, затем снова поднимает взгляд на меня. Его карие глаза изучают мои, но в них ни капли осуждения. Скорее что‐то похожее на… сочувствие? Когда я ничего не отвечаю, он продолжает.

– Вы считаете, что ваш опыт мешает вам строить отношения?

Я тихо усмехаюсь на выдохе.

– Эм, ну да.

Он слегка улыбается, поскольку мы оба знаем ответ на вопрос, который он собирается задать.

– Почему?

– Я теряю всех, кого люблю.

Между нами воцаряется тишина. Я наклоняюсь вперед и упираюсь локтями в колени, глядя в пол и наслаждаясь тишиной в комнате. Я решаю помариноваться в собственных словах, позволяю себе хотя бы раз погрузиться в свои мысли, вместо того чтобы бороться с ними. И это… тяжело. Я еще никогда не решался сказать это вслух.

Я теряю всех, кого люблю.

Я теряю всех, кого люблю.

Я теряю всех, кого люблю.

Я не уверен, сколько времени мы сидим в тишине, прежде чем доктор Кертис вновь что‐то говорит мне. Возможно, проходит минута, а может, целый час. Но я ценю те минуты молчания, которые он мне дает. Думаю, он чувствует, что на сегодня с меня хватит разговоров.

Наконец он нарушает молчание, отрывая мой взгляд от ковра и переводя его на свое лицо.

– У меня есть для вас домашнее задание, Митч, – он делает паузу и улыбается. – Я хочу, чтобы вы нашли что‐нибудь, что доставит вам удовольствие. Главное, чтобы это не было связано с хоккеем или чем‐то на экране. Это может быть что‐то незначительное, просто найдите что‐то расслабляющее, от чего вы почувствуете себя счастливым.

– И это все?

Он смеется.

– Да, все.

– Хорошо, я попробую, – медленно говорю я, уже отчаянно пытаясь придумать что‐нибудь, кроме фильмов с Джоном Уэйном или хоккея, что могло бы прийтись мне по душе.

На следующий день после обеда я жду Ноа на катке. Меня больше всего смущает то, как я нервничаю в ожидании, кто же его приведет – Энди или Ронда. Мои переживания совсем не связаны с тем, что Ронда меня пугает… Хотя так и есть. Я волнуюсь, потому что очень надеюсь увидеть на входе светлую макушку Энди и ее теплые карие глаза.