Желания требуют жертв

— Нет, не развёлся. Его жена Эльфрида была глубоко ранена и обижена, но не намерена отступать. Она хотела сохранить семью, и ей это почти удалось. Так что наши возлюбленные расстались и не виделись больше двадцати лет, а встретившись, поняли, что их любовь не исчезла, не умерла, а всего лишь притихла на время. Она продолжала жить и в их душах, и в их жизнях, правда став платонической. Но их, поклонников и знатоков Платона, это не тяготило. Платон был их любимым философом, впрочем и моим тоже. Они по-платоновски делились друг с другом самой идеей Любви. Они сохранили человеческую близость даже в старости, они не посмели забыть, или изменить, или отказаться от своего прошлого.

— Он был эгоистом, твой профессор Мартин. Делал больно женщинам, потому что думал только о себе, о своих удобствах. И это, дед, ты называешь любовью?

— Понятие «любовь», мой мальчик, всегда и поражало, и привлекало людей именно широтой своего диапазона.

— Браво, браво! А мне нравится! А мне нравится! Чудеснейшая история! Мне нравятся самовлюблённые люди. Я обожаю эгоистов, я обожаю людей, которые могут отказать кому угодно в чём угодно, но не в состоянии устоять перед своими собственными прихотями, — довольно громко заговорила Милена. Видимо, две порции радлера подряд возымели должный эффект, и теплые алкогольные волны подхватили Милену, принялись качать, и подталкивать к откровенности. — Это просто очаровательно, просто чудесно. В этом есть всё: и рассудительность, и спокойствие, и они, я имею в виду, эгоисты, не лишены здравого смысла.

— Боюсь, я не совсем то хотел сказать, юная фройляйн.

Но сейчас Милена уже не услышала Петра Кантора.

— Послушайте, такие люди, как правило, в комфорте проживают собственную жизнь, — она разгорячённо пыталась рассуждать, — они тщательно заботятся о своих желаниях, о любимом деле, о бокале хорошего вина, о женщинах, мужчинах, которые для «этого» используются. Поверьте, такие люди мне очень, очень симпатичны. А страдальцы за идею или за любовь, мученики — ну их! Они навевают на меня уныние.

— Милена, твои рассуждения — это какая-то особая разновидность жестокости, — не сдержался Платон. Ему почему-то стало стыдно за неё.

— А что, собственно говоря, не так? И почему это наслаждение, неважно чем, люди находят вредным, дурным, почти бесовским, каким-то грешным?! — горячилась Милена, не в состоянии воздержаться, чтобы не высказаться прямо на волнующую её тему. — А страдания, видите ли, представляют наивысшей добродетелью? Что это за глупость такая?! Что за странная расстановка, я бы даже сказала садомазохистическая установка!

Слова её были встречены гробовым молчанием обоих мужчин. Настала неловкая минута тишины. Было слышно, как между двух буфетов с болезненным старческим хрипом тикают часы, и это негромкое тиканье показалось Платону стуком молотка по его измученной голове.

— А, что, разве я не права? — наигранно-наивно поинтересовалась у мужчин Милена.

— Видите ли, ваша ангельская внешность, юная фройляйн, никак не вяжется с вашими рассуждениями, — сказал старый Кантор, — ваши чистейшие, наивные глаза…

— О, скажу вам честно, — перебила его Милена без всякого злого умысла, — в этом нет никакой моей заслуги. Это то, что я получила по наследству. От прабабки к бабке, от бабки к матери, от матери это перешло ко мне, словно фамильные ценности. Моей старой прабабке столько лет, что она ещё помнит, как ходила в пятидесятые годы во время гастролей в Париже в гости к Кшесинской, представляете?! И та подарила ей серьги в память о дружбе и под стать её глазам. Зоя хоть и старая бабка, а глаза её и по сей день такие же, как мои. Настоящая драгоценность! — нескромно добавила Милена.

— Послушай, — встрял Платон, — твоя красота, твой талант производят впечатление…

— Тоник, — резко оборвала Милена, — меня не интересуют чужие фантазии, я не хочу знать, какое впечатление я произвожу. Послушай, я такая, какая есть, и вовсе не желаю быть такой, какой меня хотят видеть. А сейчас простите, мужчины, настало время попудрить носик, — сказала Милена, встала и вышла из комнаты. «Или позвонить очередному любовнику», — злобно подумал Платон.

— Мне кажется, дед, ты выбрал не самую удачную тему для разговора, — сказал Платон. От подобных разговоров кровь в ней не вз ыг рае т.

— Зато в вас, молодой человек, она почти кипит. Остыньте. Мужчине всегда следует сохранять рассудок, — отрезал дед. — Кроме того, радлер сегодня как-то особенно хорош. А твоя девушка, если ты, конечно, заметил, только что нам поведала свои самые сокровенные мысли. Она всё, совершенно всё рассказала сейчас о себе. Каждому человеку, как правило, близки лишь те рассуждения или истории, в которых подмешана частичка их собственной крови. В этом смысле Хайдеггер сослужил нам отличную службу. Кстати, совсем забыл спросить: ты влюблён?