Желания требуют жертв

— А это значит, что вся их женская природная наглость, глупость, подлость удваивается, утраивается, удесятеряется, возводится в степень. Вот что это значит! — теперь он заговорил крайне раздражительно. — Здесь они все, как одна, амбициозные, напыщенные, злобные, здесь всем главные партии подавай, и никак не меньше, побрякушки покрупней да мужика побогаче. Это потому что всю жизнь они живут голодные, недокормленные, вцепившиеся днём и ночью в свои драгоценные телефоны, недотрах… то есть я хотел сказать недолюбленные. Вот представьте себе, что у вас был трудный день или какой-нибудь неприятный разговор, представили? Что вы делаете? А делаете вы вот что: приходите домой, съедаете кусок чего- нибудь повкусней да побольше, а то и не один, запиваете чем-нибудь не слишком полезным, но зато вкусным, и всё, и жизнь вроде как налаживается, вроде и чёрт с ней, с проблемой-то. А они, они не могут ничего заесть, ничем закусить, им ведь не положено, они подчинены режиму, подсчёту съеденных калорий в свежих огурцах и чае без сахара, и боже упаси чай выпить с сахаром. Только и остаётся, что разврат натощак да ещё бриллианты. У этих бедолаг вся жизнь, так сказать, натощак. Посидите всю жизнь без еды, не жрамши, как говаривала Майя Михайловна Плисецкая, поголодайте-поголодайте, вот тогда и увидите, что станет с вашим характером и с вашей головой. Крыша съедет, отвечаю!

— Как вы, однако, нелюбезно о них отзываетесь. Вы, Серж, в своём роде безжалостный, я бы даже сказал, скандальный хроникёр. Боюсь, если бы они вас услышали, то не поняли и не разделили ваших высказываний, и вам бы точно не поздоровилось.

— Плевать я хотел на их взаимопонимание, на них самих, и вообще на всё плевать! Спросите у еврейки Ветки, она знает закулисную историю каждой юбки, и эти истории полны сплетен, ненависти, бедности, зависти, — в общем, не всегда красивые истории.

— Неужели?

— А вы как думали? Все такие милые, как на сцене? Женщины-актрисы, или балерины, неважно, ведут себя так, как простому человеку сложно понять, но я приноровился, я сговорчивый, покладистый конёк. Я вам так скажу: они завидуют всем, кто успешнее их, они могут со злостью относиться даже к очень близким, к родным людям, если те более востребованы на сцене. На сцене, понимаете? Все их мысли суетны, каждый прожитый день направлен на удовлетворение собственной гордыни. Сцена! Сцена! Мать её…

тьфу, гнусный балаган. Это не женщины, это собаки без ошейника. С ними пообщаешься — позавидуешь голубым, честное слово.

— Если я вас правильно понял, Серж, если тщеславие пьянит их прелестные головки, то тщеславие для них есть некая идея, ради которой они способны на многое, и отравление в данном случае — своеобразный способ отмщения тому, кто умаляет их собственный талант и красоту. Верно?

— Не знаю! Может быть, и так, вам виднее, — насупился Серж.

— А Лебешинский?

— А что Лебешинский? Лебешинский, хоть он и не мужчина, ну в полном смысле слова, понимаете? Но он редкое исключение. Он не мелочен, как большинство собратьев по «перу», не тщеславен, не завистлив, в этом-то и есть вся его ценность. Немного растерзан, но… тут уж… Его беречь надо, как музейный экспонат. Главное, вы поймите одно: я никого не травил! Не травил! Не травил! Я ещё не лишился здравого смысла! Слышите?

— Более или менее, и даже не смотря на то, что у вас несколько своеобразное трактование здравого смысла, — старый Кантор сочувственно улыбнулся Сержу. — Однако, молодой человек, большое вам спасибо. Очень приятно, я безмерно рад.

— Приятно что? — не понял Серж.

— Приятно то, что вы никого из себя не строите, не притворяетесь, в наше время это не часто встретишь.

— Что толку притворяться-то? Разве можно стать тем, кем притворяешься? — по-детски мечтательно спросил Серж.

— Итак, вы Милену не травили, — тут же приземлил его старик. — Допустим, Серж, допустим. Но кто же тогда?

— Откуда же мне знать, мать вашу так! — снова взвинтился Серж, нараспев произнося гласные. — Что же вы ко мне привязались- то? А? Я никак не могу собраться с мыслями! И вообще, не могу себе представить, что в этом дурдоме происходит! И я не умею расхлёбывать то, о чём не имею ни малейшего представления!

XXVIII

Тучи основательно решили напасть на город. Они без промедления давили те крохотные просветы синего беззащитного, беспомощного неба, которое ещё несколько минут назад радовало глаз своей неискушённой наивностью. Мгновенно всё стемнело, и по оконному стеклу надоедливо зашуршал дождь. Сильный порыв ветра согнал маленьких растрёпанных воробьев под крышу соседнего дома.