Желания требуют жертв

В тот злополучный вечер Ася Петровская танцевала Царь- девицу в «Коньке-Горбунке». Она плохо помнила, как дожила до конца этого нескончаемого чудовищного спектакля, обессилив от трюков, которыми до отказа напичкана эта партия. Её тело распалось на мелкие осколки, а профессионально поставленное дыхание напрочь отказало. После последней вариации полумёртвая, растерзанная Ася убежала со сцены, забилась в каком- то углу с перепутанными проводами и недействующим прожектором и разразилась душераздирающими слезами. Сквозь рыдания она говорила, что это не балет, нет, не балет, а настоящий мазохизм и что она больше ни за что не выйдет на сцену и от поклона тоже отказывается. Пусть думают что хотят, пусть увольняют, выгоняют, пусть гильотинируют, вешают и сажают на электрический стул, но к зрителям она не выйдет. Она не в состоянии больше мучить себя, она не может бесконечно подавлять свои настоящие эмоции и изображать чьи-то чужие в угоду разгоряченной публике. Однако публика громко требовала её на сцену, овации не заканчивались. Тогда помощник режиссёра в самых грубых и примитивных выражениях, каких Асе не доводилось слышать ни до ни после, принялся объяснять, что она ещё не звезда и не может позволить себе подобные выходки, что она простая смертная, такая же, как и зрители в зале. Словом, её насильно подняли с пола и плачущую вытолкали на поклон. Ася пришла в ещё большее отчаяние от такого насилия, но тем не менее подчинилась. Сцену буквально завалили цветами. Под аплодисменты она кое-как исполнила дежурный révérence[22], оттёрла слёзы, истерично скалясь, глядя поверх голов в какую-то воображаемую точку, в которую принято смотреть, и начиная язвительно хохотать. В это самое время женщина-капельдинер вынесла на сцену огромную корзину с красными розами и крохотной запиской. Ася отвела взгляд в сторону. Её охватило ничем не объяснимое внезапное волнение. Она вновь почувствовала себя живой, настоящей, разрозненное тело слилось воедино, усталость мгновенно испарилась, Ася вполне овладела собой, даже истеричные слёзы высохли. Так всё и началось.

Его звали Евгений Васильев. В тот вечер он пошёл её провожать. Он был много старше Аси, и её это сначала покоробило, но потом вдруг на его лице застыло такое наивное выражение, без всякой там обязательной мужской снисходительности, что, несмотря на его зрелый возраст, она как-то вдруг сразу поняла, что всё будет очень серьёзно. Ася остановилась и ещё раз, теперь уже очень внимательно, на него посмотрела. Ей стало нехорошо. Это было чувство, напоминающее скачок напряжения в сети, удар молнии или даже ядерный взрыв и конец света, но в одно мгновение он почему-то сильно заинтересовал её, — можно сказать, стал для неё тем единственным местом на земле, где она должна сейчас находиться. Ася оцепенела, она не играла какую-то роль, она вообще не любила ролей вне сцены, она боялась показаться ему легкомысленной и испортить благоприятное впечатление. «Как это всё странно, — подумала Ася, — выходит, и такое случается».

— Я здесь ненадолго в командировке. И ещё я хочу, чтобы вы знали: я люблю свою жену, — спокойно сказал он тогда.

Ася истерично засмеялась, не зная, что ответить. Она кое-как ухватила смысл этой нелепой, неуместной фразы и стояла с выражением полного недоумения на лице. Ей стало почти физически неловко за эти его слова. Она сожалела, но отмотать и исправить было нельзя, ибо он их уже произнёс, и, кажется, произнёс вполне осмысленно. «Бывают же идиоты, а я-то уж…» — разочарованно подумала Ася, но вслух довольно вежливо отчеканила:

— Должна сказать, что не люблю ни хвастунов, ни нытиков и не прихожу в восторг от сентиментальных мужских откровений. Или вы пытаетесь меня обольстить таким странным образом?

Ася, как могла, попыталась пошутить последней репликой, но он был до неприличия спокоен.

— Мне кажется, о таких вещах не говорят девушке в первый вечер знакомства, — теперь уже вполне серьёзно сказала Ася.

— Я знаю тебя не первый вечер, — он почему-то сразу перешёл на «ты», — Целый год я смотрю твои балеты и никак не могу на тебя насмотреться. Я и приезжаю сюда только за этим.

Боже, нет-нет, только бы он не заговорил с ней о балете. Этой темы юная Ася Петровская особенно опасалась, о чём угодно, только не о балете. Она не желала слушать никаких обывательских откровенных рассуждений на этот счёт. Ей всегда было страшно неловко, когда недоучки начинают изображать из себя знатоков и с умным видом судят обо всём направо и налево. И недостаток знаний у них не убавляет самоуверенности, скорее наоборот. И надо сказать, они при этом не сильно притворяются, они искренне так считают. Ася нервно переступала на носках, боясь опереться на пятки, но её опасения оказались напрасными, о балете разговор, к счастью, не продолжился, и она, почувствовав, что опасность миновала, немного расслабилась.

— Между нами давно что-то происходит, и я хочу быть честным с тобой. Нам будет хорошо вместе, обещаю.