Желания требуют жертв

— Припоминайте, пожалуйста, Ивета Георгиевна, припоминайте и присматривайтесь к вашим воспоминаниям, кто, на ваш взгляд, на ваш опытный взгляд, в последнее время ведёт себя не совсем обычно, как-то не так, как всегда? Ведь вы здесь со всеми на короткой ноге, такие мелочи у внимательного человека, как вы, улавливаются на бессознательном уровне и откладываются в долговременной памяти.

— Пётр Александрович, голубчик, если вы действительно намерены ввязаться в это, если вы собрались разобраться в этой мутной мешанине, то я с вами, будьте уверены. — У неё появилось выражение детского простодушия, черты её смягчились, и она как будто совсем успокоилась, и даже помолодела. — Я обязательно с вами свяжусь, когда вспомню что-то необычное. А сейчас, увы, моя голова совершенно отказывается мне служить.

— Заранее благодарю. Ваша помощь, Ивета Георгиевна, может оказаться бесценной. Только прошу, не посвящайте посторонних в суть моей просьбы. Договорились?

— Обижаете, драгоценнейший, обижаете, — сконфуженно и смущённо сказала буфетчица, — хотите чаю с вареньем? Я сама варила, пальчики оближете.

— Благодарю, чудесная фрау, но не сегодня. Ещё раз приемного благодарен. Надеюсь, ваша благословенная память нас с вами не подведёт, — он внимательно посмотрел на неё, пристально задержался на ней взглядом, словно хотел что-то ещё сказать, но передумал. Немного по-стариковски потоптался на месте, галантно поклонился и вышел из буфета.

«Итак. Попытаемся разобраться в этом сплетении недосказанности и лжи. Как нам подсказывает всё тот же философ: „Мышление мыслителя есть размышление о чём-то уже имеющемся: он мыслит вслед тому, что перед этим сочиняет поэт…“ Превосходная мысль. Асю Петровскую кто-то пытался отравить, и она сама же запретила обращаться в полицию, — рассуждал сам с собой старый Кантор, — почему, что это значит? А это значит, что она знает гораздо больше, чем говорит. Чудненько, чудненько. Остаётся только узнать, кого она разъярила до такой степени. Если предположить, что Милену отравили из зависти, или тщеславия, или наследства, то из-за чего, скажите на милость, так уж необходимо было травить Петровскую? Без такого хореографа театр как без рук. Театр, театр. Театр — это странный мир, полный великолепия и злобы. Хорошо хоть кислотой не полили, и на том спасибо, а ведь, поговаривают, у них всё в ход идет. Но может быть (как это обычно случается в детективных романах), она видела того, кто отравил Милену, и ей попытались заткнуть рот? Может быть, намерения убивать и не было, а так, слегка встряхнуть, припугнуть. Почему бы и нет? Очень даже возможно.

Идём дальше. Соня Романовская в день отравления Аси была как-то особенно раздражена — как человек, у которого сорвались все соблазнительные планы на вечер, но она зачем-то пыталась изобразить испуг, на самом деле не испытывая его. А зачем? Соня — отравительница? Ну допустим. Возможностей осуществить задуманное у неё было предостаточно, а вот где мотив? В случае с Миленой мотив понятен, та затравливала её сына. А зачем ей травить Петровскую? Ася — любовница её сына. Ну и что? Разве это мотив, разве она склонна к кровожадности? Или всё-таки мотив? Соня, безусловно, вызывает подозрение своей напускной активностью и общительностью, своей самовлюблённостью. Таким людям, как она, свойственно позволять себе чуть больше, чем полагается в этой жизни другим. Или её поведение не напускное, или Соня действительно добродушный и милый человек? Но она женщина, а под кожей у женщин таится сверхмерное количество всевозможных существ, так называемых внутренних жителей, можно даже сказать зверей, которые непрерывно что-то требуют от своей хозяйки. Интересно, умеет ли она их укрощать, или они у неё бродят необузданными? Да, кажется, я окончательно запутался, и они здесь все очень милые, славные люди, славные, но определённо небезгрешные».

XLI