Желчный Ангел

Наконец горизонт подернулся розовым маревом. Пурпурная полоса, разрастаясь, набирая силу, возвестила землю о начале нового дня. Звезды, растворяясь в молоке светлеющего неба, уходили вслед за ночью и терялись по другую сторону реальности.

Греков икнул, погладил набитый живот и большими глотками выхлестал пол-литровую бутылку кока-колы. Боль в голове утихала, он зевнул и отправился было снова в постель, как на перила опустилась запыхавшаяся Квакила.

– Ты чё, подруга? – удивился Сергей Петрович. – Жу еще спит. Или тебя тоже плющит от магнитуды?

Квакила перепрыгнула на край ритуального горшка, положила туда что-то крошечное и, великолепно размахнув крылья, словно птица-феникс, воспарила в небо.

Писатель завороженно уставился на ее очертания на фоне горящего восхода и отметил, что никогда ранее эта воровка не выглядела столь феерично.

Запустив пятерню в горшок, Греков не нащупал там ничего, кроме колючего камешка. Подцепил его двумя пальцами, поднес к глазам, но из-за недостатка освещения ничего не понял.

Вернулся в комнату. С адским ревом, пугая Жюли, вдруг заработал вентилятор. Холодильник на кухне тоже издал звуки жизни.

Греков щелкнул выключателем. Люстра в стиле хайтек белым светом залила пространство. Писатель поднял к светодиодным лампам вороний подарок и застыл, парализованный. Сквозь бриллиантовые грани к нему, словно ступая по волнам, двигалась фигура с расправленными, как у Квакилы, крыльями.

– Ангел, – ахнул Сергей Петрович. – Вернулся…

* * *

Утро разгоралось стремительно. День обещал быть самым жарким за последнее столетие. Первые новости вновь начинались со слов «уникальный, рекордный, фантастический».

Греков, отмыв бриллиант в спиртовом растворе, смотрел сквозь него на солнце, словно желая выжечь себе зрачки. Ангел завораживал, волновал, щекотал нервы, подстрекал. Перед глазами стояла юная Маша Перлова со стаканом в трясущихся руках.

Вариантов не было. Сергей Петрович плеснул из кувшина воды в чашку. Положил камень на язык, внимательно изучил напоследок мир за окном: палящее солнце, изнуренные деревья, первые пожелтевшие листья в кронах. И, словно запивая таблетку, сделал три больших глотка.

Разрывался телефон, из телевизора ведущие всех мастей стращали свежими информационными ужасами. Жу смотрела не мигая, боясь пропустить любое движение хозяина, чувствуя себя летописцем на пике исторического фуэте.

Греков сел на диван и схватился за живот. Мучительная боль колючей тюремной проволокой перерезала его органы, плотная тошнота подкатила к горлу: съеденные ночью свиные ребрышки и оливье с колой просились наружу. Он снова был болен – по-детски, неизлечимо, необъяснимо.

Сергей Петрович заплакал. Крупные капли терялись в шерсти запрыгнувшей на колени Жюли.

Вместе со слезами в голове вспыхнула молния. История с Ангелом ожила, выстроилась в логическую линейку, обросла смыслом, начертала героев, наделила их страстями, напитала животворящими соками.

Греков, содрогаясь от озноба, кинулся к компьютеру, уничтожил файл неудавшегося романа и создал новый. Жюли, как и прежде, уместилась на столе, внимательно и с гордостью наблюдая за руками хозяина. Пальцы, теплеющие секунду за секундой, излучающие свет, рождающие сияние, со скоростью дождя, с проворством «Героической» симфонии Бетховена или «Шутки» Баха набирали на клавиатуре слово за словом:

«Ветер от крыла Азраила закрутил песок Сахары в тугую воронку и гигантской плетью соединил небо с землей. Вокруг хлыста вращались разбитые в щепки загоны для скота, разорванные палатки бедуинских поселений, лоскуты ковров и клочья шкур…».

Сделка с восточным ювелиром. Камень с ангелом, управляющий людскими желаниями. Любовь араба к придворной Елизавете. Ее изгнание. Переданный по наследству шифр с бриллиантом. Правнучка, глотающая камень. И, наконец, он сам, ее дальний потомок, носитель кристалла – вопреки законам физики и генетики. Все встало на свои места и срочно просилось на бумагу. Пальцы горели, взгляд пробивал насквозь экран компьютера, стену дома, границу Вселенной…

Телефон не прекращал разрываться, пока наконец Греков, психанув, не поднял трубку.

– Алло, – нервно ответил писатель, – чего тебе? Прости, я очень занят…

– Ребенок родился, – отозвался на том конце связи Мирин голос. – Родился твой ребенок.

– Да, дорогая, да! – закричал Сергей Петрович. – Ты, как всегда, знаешь все наперед! Мой роман, мой самый долгожданный ребенок! Он наконец родился! И я спешу его написать!

Телефон отозвался длинными гудками.

Мира положила трубку, уронив голову в ладони.

«Ты прав, – качалась она из стороны в сторону, словно забытая неваляшка. – Ты прав, Азраил… Этот идиот ничего не должен знать. Все, что он мог дать этому ребенку, он уже дал. Больше от него ни хрена не зависит…»

* * *