– Ну, Марго действительно прекрасная супруга, но не моя, – улыбнулся Греков. – Мы встретились-то второй раз после окончания школы. И только благодаря тебе, дружище.
– Господи, да у меня великая роль в этом мире! – воскликнул Петя. – Надеюсь, вы прекрасно знаете, что ваш спутник – выдающийся человек? – обратился он к Маргарите.
– Где-то я это уже слышала, – съехидничала Маргоша.
Они обменялись любезностями, обнялись и попрощались, обещав вернуться с цветами и шампанским на следующий концерт.
Выйдя из гримерки, Греков с Марго долго плутали по лабиринтам лестниц и переходов, пока не поняли, что окончательно заблудились. В огромном темном пространстве не было ни души, с потолка тускло светил технический прибор.
– Мне кажется, мы где-то за сценой, – предположил Греков. – Причем за какой-то другой, не камерной, судя по тому, что нас не сбивают с ног танцовщики.
Он направил луч телефонного фонарика на стену, высветив гору декораций и передвижную вешалку с костюмами детского утренника. Рядом с желтыми комбинезонами цыплят, утыканных перьями, висел волчий наряд с хвостом из мохнатой тряпки. На колченогих стульях лежали головы героев размером с череп мамонта. Из волчьей пасти свисал резиновый алый язык. Клыки из папье-маше обломались. Уши стерлись со временем и приобрели добродушно песью форму.
– Какой-то невеселый волк, – констатировал Греков. – Наверное, выгорел на работе.
– Может, просто разменивается по мелочам, охотясь за цыплятами, а не за буйволами? – парировала Марго.
– Он просто играет отведенную роль, – усмехнулся писатель. – В его пьесе нет буйволов.
– А кто ему мешает выйти за рамки и создать свою пьесу? Взглянуть на мир со стороны, отразить его в более монументальном зеркале? Ведь вы, писатели, призваны отражать? Не так ли?
– К чему такой подъеб, Марго? Считаешь, я трачу себя на цыплят?
– Считаю. И да, ты меня так и не удивил.
– Мне показалось, ты была восхищена джазом.
– Я была восхищена Петей Савицким. А ты здесь ни при чем. – Марго смотрела на него в упор.
– Может, ты прочтешь хотя бы одну мою книгу? – предложил Греков.
– Прочту. Только начну с той, что ты сядешь писать с завтрашнего дня.
– Дешевые уловки, – хмыкнул Сергей Петрович. – Ну да, Мира же пригласила меня замотивировать. Сколько она тебе заплатила?
– Нисколько. Лечу тебя на халяву. Ради подруги. Ты, кстати, ее не стоишь.
– Я это знаю, – без иронии ответил писатель. – Мне иногда кажется, что я потрепанный волк в трагифарсе, который она придумала. Что сижу куклой на ее руке и двигаюсь благодаря ловкости ее пальцев.
Марго посмотрела на Сергея Петровича серьезно и мучительно сдвинула брови.
– Веришь, – помедлила она, разглядывая в темноте его резкие исхудавшие скулы, – я тоже порой так думаю. Причем о себе. Либо Тхор слишком много знает об этом спектакле, либо сама его создала…
Греков навел свет на противоположную стену. Кромешная тьма, прорезанная лучом, расступилась и выставила взгляду груду стульев и фрагмент красного рояля.
Марго неспешно пошла в его сторону, Греков сзади освещал фонариком дорожку. Тело Маргариты в облегающем кремовом платье двигалось манко, бедра покачивались, тонкие лодыжки искусно балансировали на каблуках. На затылке в стиле святой небрежности был собран пучок светлых волос. Из него на плечи спадали несколько витиеватых локонов. От верхнего шейного позвонка и до поясницы, скрупулезно повторяя изгиб тела, шли маленькие хрустальные пуговицы.
Марго открыла крышку, обнажив зубы клавиш, и вязла минорный аккорд, который помнила со времен музыкальной студии. Телефон Грекова напоследок осветил оскал рояля с хрупкими пальцами Марго и предательски сдох без поддержки аккумулятора.
Черно-белый клавишный монохром вместе со змейкой сверкающих пуговичек вспорол память и выудил из ее ливера лаковый школьный рояль и бурную сцену на выпускном вечере. Как он тогда был поспешен! Как глуп, как неистов!
Греков подкрался сзади, взял Маргариту за плечи и прижался к шее губами. Она вздрогнула и под его ладонями пошла волной мелкого озноба. Первая пуговка – у седьмого шейного – далась с трудом. Вторая – легче. Начиная с третьей хрусталики подчинялись живо, без сопротивления, будто не видя смысла противостоять неизбежному.
– Мужчины предпочитают их рвать. – Марго все еще пыталась показать острые зубки.
– Ну нет, – прошептал Греков, целуя спину под следующей уступившей пуговкой, – я буду любить каждую. Я слишком долго ждал…