Желчный Ангел

Рояль ходил ходуном, издавая звуки раненого зверя. В кромешной темноте никто не видел стыда, которым горел красный лак на его древесине. Никто не замечал гримас, которыми инструмент выражал сожаление. Или сочувствие. Или восторг. Никто не слышал шлепков из набора полутонов, которые хлестали словно пощечины. К конфузу фортепиано присоединились два ряда стульев, принявших на себя груз внезапного адюльтера. Ломаясь под тяжестью страсти, кресла падали ниц, задирая тощие беспомощные ножки. Тяжелая ткань, накинутая на них сверху, складками сползала на пол, невольно выстилая ложе случайным любовникам. Черный целомудренный бархат впитывал капли пота, слез и бесстыжие белые пятна, к коим оказался не готов, будучи благородной материей для обрамления спектаклей совершенно другого рода.

Кульминацией драмы стала вспышка, озарившая место преступления мгновенно и вероломно. Какой-то монтажник включил свет и отпрянул, не успев осознать увиденное.

– Вы это… Извиняйте. Рояль нужно обратно. На сцену.

Греков поспешно натянул брюки и начал помогать Марго застегивать чертовы пуговицы. На этот раз мелкие хрусталики противились изо всех сил, будто мстя охотнику за свою поспешную жертвенность. Маргарите пришлось распустить волосы, чтобы прикрыть наготу фарфоровой спины.

К монтажнику подсоединились еще двое мужиков, нагло рассматривающих потревоженную парочку. Они уперлись в попу рояля и покатили его, пережившего пубертатный сексуальный стресс, в сторону сцены, чтобы передать непорочному пианисту и благопристойной публике.

Маргарита, изогнувшись виолончелью и заломив руки, пыталась справиться с пуговками на спине. Греков сидел на перевернутом боком стуле и вытирал носовым платком крупные капли пота со лба. При ярком свете потолочных софитов помещение приобрело форму и цвет. Впереди, возле выхода, висела массивная портьера, пахнущая пылью и гримом. Писателю явственно показалось, что за ней, бестелесная и невесомая, все это время стояла Мира. Переминалась с ноги на ногу. Теребила белый платок. Утирала слезы с пушистых ресниц. Размазывала их по розовым щекам и губам, никогда не знавшим мужских поцелуев…

Глава 30 Последний пазл

После исчезновения эмбриона с радаров УЗИ Вадим Казаченко стал еще более замкнутым. Он понимал, что кто-то играет с ним злую шутку, но не знал, с какой целью и какую мораль должен из этого извлечь.

Дела на работе налаживались, он полноценно вернулся в хирургию, оперировал каждый день, от конференций и публичных выступлений отказывался, чувствуя, что больше пользы принесет в операционной. Ощутимый провал в деньгах был скомпенсирован Маргошиным успехом, вернувшимся сразу после потери ребенка. Образ погибшей под его скальпелем Ии Львовны за полгода потерял свою осязаемость и плотность. Хотя ее лицо еще всплывало во снах, а губы молили присмотреть за Тимошей.

При этом фрик пропал, телефон его был заблокирован, а в квартиру заселилась новая семья с детьми, бойкая и звонкая. Вадим пытался выведать у них судьбу Тимофея, но они ничего не знали.

Однажды, возвращаясь уставшим с работы, он зашел в лифт вслед за незнакомым мужчиной в длинном элегантном пальто со светлым шарфом, повязанным по-актерски. Нажал кнопку своего этажа и уставился в зеркало, куда, приглаживая прическу, смотрел и его попутчик.

Автоматически Вадим оценил хорошо очерченные скулы, русые волосы, заложенные назад, ухоженные руки. Единственной досадной деталью на его лице были многочисленные шрамы, часть из которых срослась явно неудачно. Если бы не эти выбоины на бровях, щеках и губах, молодого человека можно было считать абсолютным красавцем.

Парень, отвернувшись от зеркала, посмотрел в упор на хирурга и широко улыбнулся, открыв здоровые белые зубы. В тот же момент на его лице спроецировалась Ия Львовна с такой же улыбкой, прищуром глаз и выдающимися скулами, молодая, сильная и, оказывается, от природы удивительно красивая.

Вадим вздрогнул от страшного видения и зажмурил глаза.

– Дядь Вадь, не узнаете? – спросил до боли знакомый голос.

– Господи, – оторопел хирург. – Тимоша?

– Эт я, – засмеялся парень.

– Да я же тебя сроду без этих железок на лице не видел! – вскричал Вадим. – Вот это преображение! И ты всю жизнь был желто-сине-зеленым, как попугай Ара.

– Ну я ж не от рождения был таким. – Бывший фрик погладил свои волосы рукой. – Мама во сне приходила. Сказала, зачем тебе вся эта мишура, сынок. Ты и без нее выдающийся. Да и больше нет смысла причинять себе боль.

– Что ж ты на телефон не отвечал, паразит? – возмутился хирург.

– Да не хотел душу бередить. И квартиру сдал, не мог в ней больше находиться. Живу в общаге у друга. Но скоро сам буду снимать. Меня в хороший ресторан взяли поваром. Я влог[24] веду кулинарный. Почти миллион подписчиков за полгода. «Тимоша-фуд» называется. Кину ссылку.

– Как жаль, что мама этого не видит. – Вадим поперхнулся внезапным комком. – Как бы она была счастлива…

– Мне кажется, она видит, дядь Вадь, – ответил он печально. – Вот только шубу я ней не успел купить… И на Мальдивы не свозил…