Желчный Ангел

Лифт открылся. Они горячо, по-родственному обнялись.

Вадим вдруг физически ощутил, как хочет сына. Такого же трогательного, безбашенного, сильного, великодушного.

Вечером с Марго сидели на диване и с восторгом рассматривали влог «Тимоша-фуд». Бывший фрик в накрахмаленном белом костюме и поварской шапочке, как фокусник, жонглировал ножами, тарелками, едой, крошил все с нечеловеческой скоростью, жарил, парил, затем вкусно уплетал и целовал на камеру пальчики.

– Красавец! – воскликнула Маргарита. – Вот это настоящий селф мейд! Держу пари: он через пару лет станет шеф-поваром и откроет своей ресторан. Тот случай, когда горе дает человеку неведомый потенциал.

* * *

С этого момента Вадим смотрел Тимошины видео в любую свободную минуту, смотрел глазами Ии Львовны, по-отцовски, почему-то всякий раз утирая слезу. Маргоша, замечая это, гладила его по голове.

– Ты переносишь нерастраченную родительскую любовь на чужого мальчика, – сыпала она профессиональными терминами.

– Родим своего, Марго, умоляю тебя! Давай родим своего! – целовал ее колени Вадик.

– Ты же знаешь… – отстраняла его Маргарита, поджав подбородок, – от меня это не зависит.

И все же наступил тот день, когда она вышла из ванной растрепанная, заплаканная, как в первый раз, во фланелевой пижаме, спадающей с теплого плеча, и с тестом в руке.

– Что? – не поверил хирург, чувствуя, как сердце отбивает джигу на барабане.

– Две полоски, – одними губами сказала она.

– Есть! Свершилось! Аллилуйя! – заорал хирург, подхватывая ее на руки и кружа по комнате. – Господи, ты есть! Ты услышал меня, господи!

– Вадик, подожди, поставь меня, послушай… – пыталась докричаться до него Маргоша, но муж был слеп и глух от счастья.

Лишь вечером, после работы, она присела к нему на диван и, касаясь губами его глаз, тихо произнесла:

– Вадик. Никого дороже тебя у меня нет. Но это, возможно, не твой ребенок.

Молчание, пронзительное и оглушающее, длилось несколько минут. За окнами шуршали машины, уличный музыкант орал возле метро песни, на кухне закипал чайник, телевизор в соседней комнате молотил последние новости, соседи за стеной ругали ребенка-школьника, на лестничной площадке лаяла собака и звенела ведром новая уборщица.

Марго закрыла уши ладонями, будто эти звуки превышали все допустимые децибелы, заглушая самый главный в ее жизни ответ. Не дождавшись его, она выпалила:

– Давай я сделаю тест на отцовство!

– Ни в коем случае, – медленно произнес Вадим, напрягая вены на шее. – Никаких тестов. Мне все равно, кто дотрагивался до тебя помимо меня. Ребенок, вышедший из твоего чрева, будет моим. Только моим. И никто в этом мире не имеет права претендовать на его отцовство…

* * *

– Мира, скажи, а ты знала, что произойдет у нас с Марго, когда приглашала ее в мой дом? – Греков лежал на диване, пялясь в потолок, пока Мира резала мясо у него на кухне.

– Знала, – коротко ответила Тхор.

– Это что, такая изощренная форма мазохизма? – издевался писатель.

– Нет, это смирение с неизбежностью.

– Которую ты сама подстроила, верно? – язвил Сергей Петрович.

– Заткнись, дурак. Ты многого не знаешь.

После того джазового концерта Греков не находил себе места. Он не понимал своей роли в этой истории, не понимал своих чувств к Маргарите, не знал, куда бежать и чего желать.

Идея встретиться с Вадимом и заявить о своих претензиях на Марго пришла внезапно и показалась самой лучшей на данный момент. Писатель взял у Миры телефон хирурга и назначил с ним встречу в ближайшем кафе. Дешевая забегаловка была переполнена, свободные места оказались только стоячими – за высоким столиком возле стены. Атмосфера не располагала к выяснению отношений. Дерганые, заполошные подростки матерились, молодые женщины томно и недвусмысленно косились на двух интересных мужчин, которые заказали по кофе и трехслойному шоколадному десерту.

– Как дела? – не зная, с чего начать, спросил Греков.

– Хорошо, что вы мне позвонили. Давно искал встречи с вами. – Хирург был взволнован, хлебал кофе жадными глотками и нервно отправлял в рот дрожащее суфле. – Как вы себя чувствуете после операции? – Он забыл, что, набивая друг другу морду, они уже перешли на ты.

– Полностью здоров, – ответил писатель. – Только…

– Что??? – Хирург поднял глаза и впился темными зрачками в Сергея Петровича.

– Странная вещь… – Греков пытался казаться развязным. – Вы, хирурги, копаетесь в человеческом ливере и, наверное, должны знать… – Он помедлил. – Где зашит талант?

– В смысле? – поперхнулся шоколадным муссом Вадим.

– Ну, где живет талант? Какой орган у людей за него отвечает?

– М-мозг, особенность нейронных связей.

– Уверены? Но вы же удалили мне не мозг. А всего лишь желчный пузырь. И я потерял способность писать.

– И вы тоже потеряли? – воскликнул хирург.

– В смысле – тоже? Не вижу поводов для радости. Я вместе с этим потерял смысл жизни.

– Давай выпьем, – резко выдохнул Вадим, снова перейдя на «ты».

– Обалдел? – Греков отпрянул. – Я в завязке, у меня торпеда зашита.

– Херня. Это психологический прием. Ничего с тобой не будет.