Желчный Ангел

– Мира, – у самодержавной Дины по щеке поплыла слеза, – вы – ангел. Спасибо, что уберегли этого дурака от смертельной эмиграции.

– Нет, ангел – это не я, – прищурила один глаз Мира и взглянула на ювелира. – Что, Адам Иванович, не ужились с бриллиантом? Сбежали от него?

– Думаю, только такой мудрый человек, как ты, можешь совладать с его силой. Я оказался слишком беспомощным, – развел руками старик.

– Нам всем есть что терять. И порой это несоизмеримо больше, чем наши мечты…

Выбежав на улицу, Мира запахнула легкую шубку и натянула лайковые негреющие перчатки. Лицо сковало внезапным морозом, холод добрался до позвоночника, ледяной ветер лез за воротник и щипал подбородок. Зима выскочила неожиданно и, как убийца из-за угла, мгновенно перерезала теплое горло заплутавшей в сумерках осени.

– Миу, – хрипло прозвучало за спиной. – Ми… у-у…

Мира обернулась и увидела черную облезлую кошку, на которую обратил внимание Марк еще утром. Видимо не найдя теплого пристанища, кошка тряслась всем телом, поджимая лапы на тонком, но прочном льду.

– О господи! – воскликнула Мира. – Что за напасть!

Она вспомнила о двух пакетиках корма для Жюли, что лежали в сумке, и, поджав полы шубы, села на корточки рядом с кошкой. Пока негнущимися пальцами в перчатках Мира пыталась разорвать паучи, кошка истово терлась о ее колени, оставляя на полотне из стриженной норки следы соплей и гноя: глаза ее затянула пленка нечистот, нос покрылся красной язвенной коркой.

Тхор вывалила кусочки в соусе прямо на лед, споткнулась о кошку и уронила на землю шанелевский шопер. Как назло, из него высыпалось все, что только можно: тени, помада, отвертка, какие-то скрепки, паспорт, пластиковые карточки… Все это, чертыхаясь, она сгребла испачканными перчатками и засунула обратно в сумку.

Кошка – Мира вспомнила, что ее в народе звали Маней, – ела жадно, захлебываясь и хрипя, подняв над худым позвоночником острые лопатки и дрожа ими, словно прощальный лист на уходящем в спячку дереве.

«Греков бы непременно начал искать ей дом», – подумала Мира и отчетливо поняла, что теперь и сама не заснет спокойно, вспоминая эти плешивые лопатки и гнойные глаза.

Но телефон зазвонил, и хозяева квартиры напомнили, что ждут уже пятнадцать минут.

Тхор, пытаясь развидеть убогое, насмерть замерзающее создание, вскочила и поспешила на встречу. Маня краем воспаленного глаза заметила взлетающие полы ее стриженной норки, змеиный узор черно-зеленых сапог на высочайшей шпильке и кровавым носом учуяла запах дорогих духов. За всем этим вставала сытая жизнь в тепле и еще чем-то стремном, что люди называли «богатством».

Отвлекшись на секунду, она вновь кинулась дожирать остатки корма, разбросанного по ледяной поверхности. Вдруг Манин зуб лопнул, столкнувшись с чем-то жестким, а через горло внутрь проскочил какой-то странный предмет – то ли камушек, то ли кусок льда.

Маня облизнулась и, отдирая продрогшие подушечки лап от мерзлой земли, подумала: «Господи! Или сразу умереть или – в тепло!», чувствуя, что грядущая зима станет для нее последней…

* * *

Квартира оказалась комфортной, со свежим ремонтом и добротной мебелью. Хозяин – пианист международного уровня – ходил за Мирой подобострастно и, показывая каждый угол, лебезил:

– Знаете, прямо душу вкладывал в каждую комнату. Очень прошу, чтобы все осталось как есть. Незапачканным, незатертым. Желательно гостей не водить, животных не держать…

– Дорогой мой! Ничего не обещаю. Буду жить как захочу. Если же что-то вам не понравится – возмещу убытки. За ценой не постою.

– Рояль вот, «Стейнберг», уникальный, по индивидуальному заказу из Германии привезли. Предметы на него не ставить, не дай бог чашки с горячим или спиртным прольются…

– Рояль зачехлим, – пообещала Мира.

– Венера вот, Милосская, ручная работа, – показал он на мраморную скульптуру возле рояля, столь правдивую, будто украденную из Лувра. – Хрупкая, чуть шатается на полу, нужно сказать уборщицам, чтобы были крайне осторожными.

– Не волнуйтесь, сбережем Венеру к вашему возвращению, – успокаивала Мира, внимательно всматриваясь в холеное лицо хозяина.

На уровне его лба горела заметная только Мире фраза: «Не вернется». Бог знает, что ждет его семью в этой Болгарии или на пути к ней.

Такие видения у Тхор появлялись постоянно. Одновременно с раскладами Таро или независимо от них. Мира вспомнила, как на лице Адама перед авантюрой с Тибетом светилась надпись: «Не уедет». Да и карты показывали тщетность поползновений ювелира на фоне грандиозного события – воссоединения с любимой.

– Ох, просто от сердца отрываю гнездышко свое! – отвлек ее от раздумий пианист. – Но чувствую, что лучше вас квартирантов не найду. Да и вы первая, кто не торгуется.

– А я вообще никогда не торгуюсь, – сказала Тхор. – За все, что выторговал, Бог попросит заплатить дважды.

– Интересная теория, весьма интересная. Подумаю над этим, – угодничал хозяин, целуя Мире руку и подавая на прощанье шубку, пропитанную ароматом гелиотропа и ванили.