Желчный Ангел

Оказавшись после тесного бокса в шикарной квартире на сто двадцать квадратных метров, Маня оробела. Шатаясь, привыкая жить без балансировки хвоста, она прошлась по периметру комнат и остановилась на кухне, где Мира накрыла ей поистине королевскую поляну из нескольких блюд в разноцветных брендовых мисочках. Кошка лизнула по разу из каждой и вновь пошла исследовать жилище. Особенно ее впечатлил рояль (Мира, вопреки своим обещаниям, не зачехлила инструмент) и статуя какой-то голой бабы в ниспадающей тряпке. Маня в надежде почесать дико зудящие остатки ушей потыкалась пластиковым воротником в скульптуру, отметила, что та изрядно шатается, и, сформировав в маленькой башке коварный план, отправилась дальше в сторону комнаты, увешанной коврами. В одном из ее углов Мира приготовила Мане двухэтажный домик на ветке из натуральной березы, но кошка, обнюхав странную композицию, презрительно посмотрела на хозяйку.

– Здесь ты будешь спать, в туалете какать и писать, а на кухне – принимать пищу, – пояснила Мира заискивающе.

Но, похоже, впервые в жизни у тарологши не сработала пресловутая чуйка. Ни один ее прогноз по поводу кошки не оправдался. Спала Маня на крышке рояля, с диким мурчанием царапая легендарный немецкий лак, ссала на густой пушистый ковер, еду таскала в комнаты и размазывала ее по ламинату, а об мраморную тетю Венеру с энтузиазмом чесала обгрызенные уши, даже после того, как освободилась от воротника.

Мира наняла домработницу, которая призвана была нивелировать Манино варварство: отмывала ковер, драила полы, покрывала плотными тряпками рояль.

Вечерами Тхор пыталась воззвать к Маниной совести: подробно объясняла ее плебейское происхождение, ее бесславную жизнь и неминуемую смерть в тот ноябрьский вечер, побуждала быть благодарной, благоразумной, оставить в покое Венеру, не драть рояль и не засирать ковер, приводила в пример достопочтенную Жюли из соседнего дома, но Маня смотрела на нее свысока, прикрыв желтый глаз.

Иногда в порыве чувств она забиралась на Мирины колени, утыкала безухую голову под мышку и глухо урчала. И Тхор, целуя ее морду, наглаживая черную, уже потолстевшую спинку, все прощала и называла самой красивой, самой умной, самой нежной, самой воспитанной, самой лучшей на земле девочкой…

Маня засыпала, Мира окуналась в дрему, в комнате наступала блаженная тишина, и казалось, все силы Вселенной берегли эту тишину, предназначенную только для них двоих. И лишь Ангел, спящий в недрах Маниного истерзанного тела, не веруя в счастье, ждал сатисфакции…

Глава 33 Сердце

Тишина стала главным оберегом и для Маргариты. В противовес первой неудачной беременности, о новом зачатии она не рассказывала никому, даже Мире.

Любое слово, любая эмоция могли спугнуть эту хрупкую материю, изгнать из Маргошиного чрева тонкий лепесток, крупинку, капельку новой жизни. На УЗИ принципиально не уточняла пол ребенка и отказывалась делать любые распечатки.

Вадим принял условия игры. Он ни о чем не расспрашивал. Просто по вечерам, перед тем как гасить ночник, прикладывал ухо к ее животу и что-то беззвучно шептал губами. Леопардовые ботиночки убрали в шкаф, купленные тогда еще распашонки и бутылочки спрятали подальше, чтобы лишний раз не упомянуть о ребенке всуе, не сглазить, не обесценить тайны.

Лишь однажды Вадим заявил, что будет принимать роды лично, своими руками. Для этого прошел курс родовспоможения и каждый четверг ассистировал своей подруге-акушерке в роддоме при городской больнице.

Марго молчала. Ей казалось, до момента родов пройдут тысячелетия, планета сменит свое название, растают ледники, расступятся горы, вымрут млекопитающие. Она ступала по земле осторожно, будто была земноводным, недавно вылезшим из мирового океана. По своей воле отменяла командировки, приостановила рекламные компании, отказывалась от большинства клиентов.

Ее тело просто требовало тишины, покоя. К началу весны животик стал ощутимо округлым, наливаясь снизу вверх от края мягких трусиков к пупку. А в середине марта ночью она вдруг проснулась от явного движения внутри, будто неведомая рыбка махнула хвостиком.

Вадим тут же открыл глаза, словно был единым целым с Маргошей, и тоже уловил этот сигнал. Он приложил ухо к животу, опустив веки.

– Слышишь? – прошептала Маргарита.

– Да, – тихо ответил хирург. – Его сердце. Стучит.

– Даже врач еще не слышит этого стука, – улыбнулась Марго.

– Плевать на врачей. Оно стучит для меня.

До рождения малыша оставалось меньше пяти месяцев. С марта по июль странное биение сердец заметили все. Марго и Вадим, глуша свои собственные толчки, ловили родительским радаром тоненькую несмелую пульсацию ребенка.

Греков, часто хватаясь за грудину, осекался дыханием, нарываясь на странные, непривычные синкопы. Он прижимал Жюли к себе, и та вопросительно поднимала голубые глаза: «Все в порядке?»