Желчный Ангел

Но все же свой первый глобальный торг Мира начала, едва захлопнув дверь «Мерседеса». Она энергично вращала руль, выезжая из улиткообразного двора на вставший уже в вечернюю пробку проспект Мира. И пока проталкивалась ко МКАДу, вела внутренний монолог с Ангелом, что был заточен в бриллианте. О принципе его «работы» на Земле Мира стала догадываться после перенесенной Грековым операции. Обретенное здоровье и потерянный талант друга побудили ее вступить в диалог с Иным из сновидений.

– У тебя есть имя? – спросила она, как только Дух вновь возник перед глазами.

– Азраил. – Он впервые разомкнул выточенные из мрамора губы.

– Это тебе я служу всю свою жизнь? – сообразила Мира, с ужасом вспоминая, что именно Ангелу Смерти Азраилу решил посвятить свой прерванный роман писатель.

Он кивнул.

– А как же Греков? Кто он такой?

– В нем был мой бриллиант, – прошептали губы.

Осознание того, что она служила не просто Грекову, а Ангелу в его «лице», стало для Миры откровением и объяснило многие вещи. Она вдруг поняла, что любовь к мужчине наслоилась на божественную любовь к среброкудрому провидцу из снов, и оба чувства стали неотделимы.

Земную суть бриллианта вначале раскрыли семейные легенды Адама Ивановича, о которых он неспешно рассказывал ей по вечерам («Знаешь только ты, Дина и Моня», – пояснял старик). А позже – странные истории, происходившие с ее друзьями.

Тхор понимала, что Ангел в материальном исполнении гуляет в пределах одного двора, и искренне мечтала с ним познакомиться. Когда же наконец выдался случай – рискнула и поторговаться.

Она устала быть посредником, служителем. Она мечтала стать просто земной женщиной. Мечтала обнимать Грекова, мечтала губами пробовать все его родинки на спине, мечтала пальцами ощущать красоту его рук, наполненность его вен, щеками чувствовать прикосновение светлых ресниц. Она мечтала быть порочной Маргошей, мечтала соблазнять его у роялей, виолончелей, картин, статуй, инсталляций. Мечтала родить от него детей, двоих, нет, троих, четверых… Мечтала о вечном токсикозе и упоительном осознании того, что внутри – его семя, его капля, его талант, его ребенок. Мечтала с тяжелыми ногами стоять у плиты и варить ему суп, жарить котлетки, выжимать морковный сок. И по часам подносить к компьютеру красиво сервированную еду на тарелке с вензелями. И смотреть, как он, увлеченный процессом, стучит по клавиатуре, не замечая ее, Миру, не поворачивая головы. Мечтала слушать его храп по ночам, кормить его кошек, вручную стирать носки… И да, она готова отдать за это все, что имеет. Дар предвидения, положение в обществе, кабинет-шкатулку с посетителями вроде Марка, которые одним гонораром оплачивают покупку новой машины. Шанелевские шоперы, эрмесовские платки, сапоги «Роберто Кавалли», духи «Клайв Кристиан». Любимый «Мерседес», наконец, она готова сменить на старенький сраный «Опель» или вообще на метро и троллейбусы. Она готова на четвереньках мыть полы в его квартире и выгнать всех уборщиц. Она готова обсуждать с дворовыми мамашками цены на памперсы. Лишь бы эти памперсы грели попки ее с Грековым малышей.

К выезду на Рублёво-Успенское шоссе Мира уже попрощалась с прошлым и мысленно вынашивала Серегиного отпрыска.

Она открыла окно и в мерзлый загазованный воздух закричала что есть мочи: «Я готова все потерять, слышишь! Я хочу стать простой бабой! Только дай мне Грекова! Навсегда! До самой смерти!»

Взволнованная, вспотевшая, разгоряченная, она приехала домой, вошла на порог и бросилась коленями на дорогой паркет, чтобы жарким поцелуем в уста Ангелу скрепить, как ей казалось, уже заметанную сделку.

Пошарив рукой в кармане сумки и не наткнувшись на камень, она вывалила на пол содержимое шопера и начала истерично рыскать в поисках заветного кристалла. Отвертка, пластиковые карты, купюры, помады, зеркальце, салфетки, паспорт, водительское удостоверение, с десяток скрепок и даже десятирублевая монета – все лежало на паркетных досках в радиусе одного метра. Бриллианта с плывущим по волнам Ангелом среди этого хлама, увы, не было…

* * *

Вечером того же дня Квакила оповестила Жюли о своем визите картавым карканьем и стуком клюва о ледяное окно. Вальяжная кошка не хотела морозить свой зад, поэтому выслушала сплетни вороны по теплую сторону подоконника. Совестливый же Греков приоткрыл балконную дверь и – в майке и трениках – насыпал птице в кормушку рубленой свинины.

Квакила, допрыгнув бочком к цветочному горшку, положила в него что-то крупное и блестящее. Писатель тут же достал подарок и, разместившись на диване, начал с восторгом вертеть его в руках.

Это был ключ. Стальной, массивный, величиной с палец, по форме напоминающий букву «Р», висевший на крупном кольце.

«А ведь кто-то рыдает сейчас крокодильими слезами и не может попасть в квартиру», – подумал Сергей Петрович.

В обычном ключе было что-то завораживающее. Что он открывал? Каморку Папы Карло? Дверь прекрасного сада для Алисы из Страны чудес? Тайну его собственной, Серегиной, жизни?