Железная дочь

– Замолчи сейчас же! – Голос мой охладел на несколько градусов, и, возможно, Железный Конь услышал в нем предупреждение, потому что быстро заткнулся. Я встала, сжав кулаки. – Не смей приплетать сюда Эша, – твердо сказала я. – Да, я хочу найти его и думаю об этом каждый божий день. Но сначала нужно найти скипетр. И в любом случае, я ничего не могу поделать. Эш не хочет, чтобы его нашли. Уж точно не я. Он ясно дал это понять. – В горле встал ком, и я прерывисто вздохнула, чтобы проглотить его. – Так что ответ на твой вопрос – да, я хочу найти Эша. Но не могу. Потому что скипетр важнее, будь он проклят! И я не хочу облажаться просто потому, что ты две минуты не можешь усидеть спокойно. – Слезы навернулись на глаза, и я сердито сморгнула их, осознавая, что все трое смотрели на меня так, будто у меня голова загорелась. Невозможно сказать, что скрывалось за безразличным лицом Железного Коня, зато Грималкин всем своим видом показывал, что ему скучно, а вот Пак разрывался между ревностью и сочувствием.

– Меган, – начал он, но я развернулась и убежала прежде, чем слезы хлынули из глаз. Пак окликнул меня, но я проигнорировала его, поклявшись, что если он остановит меня или встанет у меня на пути, то получит по полной.

– Пусть идет, – услышала я за спиной голос Грималкина, яростно распахивая дверь. – Она тебя уже не услышит, Плут. Ей нужен только он.

Дверь за мной захлопнулась, и я двинулась по коридору, борясь с глупыми слезами, накатывавшими снова и снова. Коридоры все не кончались, и каждый напоминал предыдущий: узкий, темный и красный. Я понятия не имела, куда иду, но мне было все равно. Просто хотелось уйти от Пака и Железного Коня, побыть наедине со своими эгоистичными желаниями. Я устала быть ответственной, устала принимать трудные решения.

Больше всего на свете мне хотелось найти Эша и убедиться, что с ним все в порядке. Его отсутствие все еще зияло огромной дырой у меня в груди. Мне хотелось увидеть его, даже если нам не быть вместе. Даже если это снова разобьет мне сердце.

Спустя какое-то время я задумалась, не заблудилась ли. В коридорах по-прежнему стояли статуи, картины и музыкальные инструменты; некоторые из них мягко вибрировали, когда я проходила мимо, и в воздухе повисла слабая музыка.

В конце концов я опустилась рядом с арфой, не обращая внимания на пикси, наблюдавших за мной из конца коридора, и закрыла лицо руками.

«Эш, я так скучаю!»

Ноты арфы зазвенели в ухе, любопытно и сочувствующе. Я неторопливо провела пальцами по струнам, и они издали печальную робкую мелодию, которая эхом разнеслась по коридору.

В ответ послышался другой аккорд, затем еще один и еще. Я подняла голову и прислушалась, как холл заполняла едва уловимая музыка фортепьяно. Песня была мрачной, ненавязчивой и до невозможного знакомой. Вытерев глаза, я встала и пошла на звук музыки по извилистым коридорам, мимо подпевающих инструментов.

Следуя за музыкой, я оказалась перед темно-красными дверями с позолоченными ручками. Казалось, по ту сторону симфония была в самом разгаре. Я осторожно распахнула двери и вошла в просторную круглую в красных оттенках комнату.

На меня полились волны музыки множества инструментов: арфы, виолончели и скрипки, нескольких гитар и даже укулеле. Посреди комнаты, сгорбившись над небольшим роялем, сидел Чарльз, закрыв глаза и плавно перебирая пальцами по клавишам. Другие инструменты, расположенные вдоль стен, барабанили и звенели, дополняя мелодию своими нотами и превращая какофонию звуков в нечто чистое и чудесное. Музыка была живой, она кружила по комнате, темная, зловещая и мрачная, вызывая у меня новый поток слез. Я опустилась на диван из красного бархата и поддалась бурлящим эмоциям.

«Я знаю эту песню».

Но как я ни старалась, вспомнить не получалось. Воспоминания будто насмехались надо мной, скрываясь и образуя дыру там, где должна была быть картинка. Но мелодия, таинственная и ужасающе знакомая, тронула меня изнутри, наполнив меня тоской и зияющим чувством утраты.

Слезы текли по щекам, я смотрела, как худощавые плечи Чарльза поднимаются и опускаются в такт игре; голова его была опущена так низко, что едва ли не касалась клавиш. Мне показалось, что щеки его тоже были влажными.

Когда последняя нота стихла, на целых несколько ударов сердца никто не двинулся с места. Чарльз сидел, прижав пальцы к клавишам, тяжело дыша. Разум мой метался, пытаясь пробудить воспоминания об этой песне. Но чем сильнее я старалась, тем дальше они ускользали, растворяясь в стенах и коврах, пока не стали лишь отголоском какой-то музыки.

Чарльз наконец отодвинул стул и встал. Я подошла к нему, чувствуя себя слегка виноватой за то, что подслушивала.

– Это было прекрасно, – сказала я, и он повернулся ко мне. Мужчина моргнул, явно удивленный увидеть меня, но не вздрогнул и не отскочил. – Как называется эта песня?

Вопрос, казалось, его смутил. Он нахмурился и склонил голову, наморщив лоб, словно пытаясь понять меня. Затем на его лице появилось печальное выражение, и он пожал плечами.

– Я не помню.