Соколов прикрыл веки, задумался: «Что он нервничает? И точно ли этот тип тот, за кого себя выдает? А если врет, то ради чего — ради бахвальства?»
И вдруг он услыхал, как хлопнула дверь соседнего купе, где помещался Тищенко, и послышались быстрые, бегущие шаги по коридору. Соколов высунул голову в коридор. Он успел заметить, что на Тищенко надето короткое однобортное пальто и шляпа. Депутат бросился в тамбур, в руке у него что-то блеснуло. «Похоже на дверной ключ, — подумал Соколов. — Зачем он хочет открыть вагонную дверь? Спрыгнуть? Почему?»
Острым взглядом впился Соколов в массивную шахматную доску, оставленную депутатом на столе. Воскликнул:
— Замыкатель химического действия! Сейчас рванет — вагон в щепки! — и схватив массивную доску, начиненную взрывчаткой, ринулся в тамбур. — Сейчас, мать его, депутату за пазуху засуну!
Но злодей успел опередить Соколова. Он в упор выстрелил в дежурного жандарма. Тот грохнулся на пол, заливая тамбур кровью. Тищенко открыл вагонную дверь и прыгнул на крутую насыпь. Поезд въехал на мост. Еще мгновение — и вагон разнесет в щепки и состав грохнется в реку.
Соколова поразило, что злодей, вопреки правилам, спрыгнул против хода, с кошачьей ловкостью, видно не однажды тренированной, сгруппировавшись. Едва коснувшись земли, он рванул вниз, к реке.
Соколова и злодея уже отделяло приличное расстояние — саженей тридцать. Сыщик изловчился и, словно диск, запустил ему вслед смертоносную шахматную доску.
Он видел, как доска упала недалеко от убегавшего. От удара о землю боек сдетонировал. Раздался страшной силы взрыв. Состав качнуло, казалось, еще чуть-чуть, и он перевернется. Небо заволокло черным дымом.
Сахаров, оказавшийся в тамбуре, рванул ручку пневматического тормоза, изобретенного полвека раньше Джорджем Вестингаузом. Отвратительный скрежет вырвался из- под колес, резанул уши. В купе и проходах пассажиры полетели на пол. Кто-то истошно орал, кто-то стонал от боли.
В мире таинственного
Поезд по инерции прошел еще саженей сто. Вагон первого класса, прицепленный от паровоза третьим, успел пройти весь мост. Сахаров, размахивая «дрейзе», давно порывался спрыгнуть вниз. Соколов пытался его удерживать:
— Стой, куда? Ограда моста почти вплотную к вагонам. От тебя, как от нашего шахматиста, одни пуговицы останутся.
Пассажиры, поначалу оробевшие, теперь, когда поезд остановился, любопытной гурьбой вывалились из вагонов, топтали десятками ног место происшествия.
Сыщики увидали довольно глубокую воронку от взрыва. Все, что удалось обнаружить, — шляпа.
— Удивительно, но совершенно не пострадала, — сказал Соколов, отряхивая с темно-серого фетра пыль. — На этикетке значится: «Торговый дом Г. Вотье и К°». Дорогой магазин — Невский, сорок шесть. Когда я был молодым, то старался следовать последней моде. Сейчас смешно вспоминать об этом. Ведь все эти модные магазинчики удовлетворяют тщеславие людей слабых, в себе не уверенных. Ибо по-настоящему великий человек может одеваться так, как хочется ему самому, а не какому-то Вотье. Ну да ладно. Скажи-ка, Евгений Вячеславович, а где кадавр великого шахматиста? Вот сукин сын! Обещал шампанского, а подсунул бомбу. Легкомысленная нынче молодежь. А вот и портмоне. Так, пачка денег, а вот и паспорт.
— На чье имя?
— Асланов Адольф Иосифович, тридцать два года, мещанин. Проживает: село Черкизово, владение Гликерии Родионовой.
...Вопреки всем усилиям, труп найден не был.
— Нет, это просто какое-то мистическое чудо: какое-то царство мертвых и множество загадок, — шумно выдохнул Соколов.
Но главные тайны были еще впереди.
ШАЛЬНОЙ
Оглашая окрестности долгими победными гудками, выпуская из-под круглого металлического брюха шипящий пар, поезд 181-а хоть и с приключениями, но приближался к прекрасному и древнему городу Саратову. Как в те годы писали путеводители, «в Саратове свыше 150 тысяч жителей, более сорока учебных заведений — средних и низших, много ученых обществ и общеобразовательных учреждений, между ними Радищевский музей, два театра и несколько клубов».
Но Соколова статистика не занимала. Он был уверен: в этом городе на Волге живут, дышат, готовят убийства и государственные нестроения кровавые выродки, называющие себя революционерами. Для гения сыска это слово было бранным.
Теперь предстояла с ними схватка — не на жизнь, а на смерть.
Азартная служба
Поезд подъехал к дебаркадеру саратовского вокзала в девять двадцать утра. Соколов, чисто выбритый, освеженный дорогим одеколоном «Локсотис» (фирма А. Ралле и К°, восемнадцать рублей за флакон), в хорошо сшитом костюме от Жака, в мягкой велюровой шляпе, вызывающе красивый, атлетического сложения, сошел на булыжную мостовую.
Рядом в нарочито неброском виде, но с осанкой, выдававшей офицера, держался Сахаров.
Как водится в таких случаях, к приезжим бросились посредники, загомонили:
— Господа, милости просим к нам, в гостиницу «Европа»! Это вовсе рядом, на Немецкой улице...
— К нам, в «Россию», уютно, как у тещи под юбкой!
— Уж нет, в «Центральную», канфорт замечательный! Соколов строго произнес: