– Ничего подобного, и не вздумай больше это повторять, – отрезал Джеймс. – Выбор только за тобой, Маргаритка. Мы поступим так, как ты пожелаешь. Если ты хочешь, мы скажем старшим. Но я согласен с Мэтью. Ты не сделала ничего плохого, ты не представляешь опасности для окружающих, пока не возьмешь в руки оружие; а Мать Демонов имеет причины нас бояться. – Он положил руку на рукоять револьвера, засунутого за пояс. – Нам случалось справляться с врагами и пострашнее Лилит.
– Она ведь даже не Принц Ада, а мы сегодня изгнали прочь целых двух Принцев, – напомнил Томас.
Корделия плотно сжала губы, как будто из последних сил старалась не разрыдаться. Кристофер нервно хрустел пальцами.
– О, только не это, только не надо плакать, – беспомощно пролепетал он. – Это ужасно… но нет, не слушай меня. Если хочешь, можешь плакать, конечно. Рыдай во весь голос, Корделия.
– Кристофер, – упрекнул его Джеймс. – Ей от этого не легче.
Корделия покачала головой.
– Дело не в том, что сказал Кристофер. Или… точнее, именно в этом и дело, но он меня вовсе не расстроил. Просто… я только сейчас поняла – вы все действительно считаете меня своим другом?
– О, дорогая моя, – с любовью произнесла Анна. – Конечно, мы считаем тебя нашим другом.
«Для меня ты отнюдь не только друг», – подумал Джеймс, но вслух произнес лишь:
– Мы тебе поможем, Маргаритка. У нас все получится. Мы ни за что не бросим тебя в беде.
Зимние сумерки наступили почти мгновенно, и окно гостиной превратилось в черный прямоугольник, в котором отражались золотые шары ламп. Мэтью распрощался первым. Джеймс проводил его до парадной двери и одолжил ему твидовое пальто. Пока друг натягивал перчатки, Джеймс, который валился с ног от усталости, прислонился к косяку.
– Ты уверен, что не хочешь взять нашу коляску? – спросил Джеймс уже в пятый раз, когда Мэтью приоткрыл дверь, оценивая погоду.
– Нет, я поймаю кеб на Оксфорд-стрит. А лучше пешком пройдусь, голову проветрю.
– Потом расскажешь, помогла ли тебе прогулка. – Джеймс стряхнул с плеча Мэтью несколько снежинок. Снегопада не было, наверное, со вчерашнего дня, но поднявшийся ветер сметал снег с деревьев и крыш и нес вдоль улиц.
– Мы не можем держать это в секрете вечно, – произнес Мэтью. Он выглядел усталым, под глазами залегли тени, лицо осунулось. – Придется рассказать хотя бы твоим родителям.
Джеймс кивнул.
– Я собирался рассказать им завтра все от начала до конца; надеюсь, Люси дополнит мой рассказ. Велиал не оставит попыток пробраться на Землю, поэтому мы не можем утаивать происшедшее от родителей. Разумеется, эпизод с Лилит и Корделией их не касается.
– Согласен, – кивнул Мэтью. – Может быть, Магнус сможет что-нибудь придумать для того, чтобы разорвать связь между ними.
Он положил руку поверх ладони Джеймса, лежавшей у него на плече. Когда рука друга коснулась его, Джеймс ощутил едва заметную дрожь; Мэтью выпил пару бокалов портвейна в гостиной, но, очевидно, ему этого было мало. Он торопился домой не затем, чтобы отдыхать, а затем, чтобы в очередной раз напиться до беспамятства.
«Как глупо с моей стороны. Ну кто знал, что у игрушек такие острые края?»
– Тебя там не было, – горько произнес Мэтью. – Ты не видел, какая она была счастливая, когда решила, что кузнец Велунд избрал ее своим паладином. Я… я знаю, что это такое. Когда ты действуешь, исходя из самых лучших побуждений, а потом оказывается, что ты совершил страшную ошибку.
Джеймс хотел расспросить друга, заставить его рассказать, наконец, свою историю. Он уже устал от этих намеков. «Что за ошибку совершил ты, Мэт, за что ты не можешь простить себя? Что за горе ты пытаешься утопить в вине? Я вижу, что ты несчастен, но почему, отчего, ведь тебя все любят, ведь ты создан для любви!»
Но в доме было полно народу, и он знал, что нужен Корделии, что она его ждет. И Джеймс решил, что не стоит вести откровенные беседы на пороге.
– Я знаю, – произнес он, – каково это, жить с тьмой внутри. С тьмой, которая пугает тебя.
Мэтью убрал руку, завязал шарф. Щеки у него раскраснелись от холода.
– Я никогда не видел в тебе никакой тьмы.
– А я не слышал, чтобы ты совершал какие-то «страшные ошибки», как ты выражаешься, – сказал Джеймс. – Но если это правда, ты знаешь, что я с радостью помогу тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы исправить эту ошибку.
Мэтью улыбнулся, но улыбка его мгновенно погасла, и взгляд снова стал черным, как ночь.
– Да, я знаю, друг мой.
27
Пробуждение
«Смерть разожмет все руки,
Все охладит сердца,
Но нет ни вечной муки,
Ни райского венца»[81]
.