Железное сердце

– Что с ней? – спросила Софи, но Уилл и бабуля были заняты Греттой и не ответили.

К счастью, приступ оказался не таким долгим, как предыдущий.

– Это чахотка, – сказала Гретта, едва отдышавшись.

– Глупости, Гретта! – заворчала бабуля, уязвленная словами внучки. – Никакая это не чахотка. Простуда привязалась и не проходит. Немудрено, что ты себя нехорошо чувствуешь. Слабость и все такое. Ты…

Но Гретта перебила старуху:

– Знаешь, бабушка, этот дом не такой большой. Я слышу, о чем вы с Уиллом шепчетесь ночами.

Уилл ничего не сказал, но так скрипнул зубами, что желваки перекатились на скулах.

Сердце Софи болезненно дрогнуло. Она знала, что чахотка – жестокий недуг, медленная смерть, которая постепенно вытягивает из человека силы и волю к жизни.

– Как случилось, что ты заболела? – спросила она.

– Заразилась. От мамы. Она уже поправлялась, но тут королева забрала нашу ферму, и мама умерла от горя.

– А зачем королеве понадобилась ваша ферма?

– Чтобы растить зерно и кормить солдат. У нас было много земли, мы выращивали разные разности. Но мама заболела еще до этого. Она недолго протянула. Потом заболел папа. Хотя бабуля говорит, что он умер от разбитого сердца.

Сердце самой Софи готово было лопнуть от горя. Оно билось медленно и глухо, будто где-то вдали стучал барабан, созывая народ на казнь. Ей стало понятно, почему Уилл сказал, что ненавидит ее, королеву, дворец и всех, кто в нем есть, – ведь ее мачеха убила его родителей, разрушила семью. Софи жалела его, Гретту и бабулю, но к жалости примешивался гнев. Неужели Аделаида не видит, что творит? Неужели не понимает, какие беды несут ее решения простому люду? Она, такая бдительная, вечно ждущая подвоха от соседей, собирала армии, строила военные корабли – все для защиты своего народа. И сделалась его заклятым врагом. А что будет, если Хаакон добьется своего и сядет на трон Грюнланда? Софи не сомневалась – будет только хуже.

– Мне очень жаль, Гретта, – сказала она вслух.

– Я ненавижу королеву, – ответила та и сжала кулачки. – Ненавижу дворец и всех, кто в нем живет. Они забирают себе все, а мы только что с голоду не умираем. И тебя тоже ненавижу, Софи!

– Гретта, хватит. Это уже грубость, – сказал Уилл.

Бабуля взглянула на Софи.

– Опасная грубость, – добавила она.

– Софи не такая, как нынешняя королева, – обсасывая косточку, сказал Арно. – Она вернет себе корону. И тогда все станет по-другому.

– Правда? – с недоверчивой надеждой спросила Гретта.

Софи опустила глаза. Что она могла ответить? Сказать «да» значило солгать. Сказать «нет» – погасить слабый огонек надежды в глазах больной девочки. Неловкое молчание затягивалось, и вдруг Софи испытала новый голод – но шел он не от желудка, а от ее неправильного механического сердца.

Впервые в жизни Софи ощутила стремление к власти, к престолу, причем такое острое, что оно причиняло почти физическую боль. Ей мучительно захотелось взойти на золотой трон своей страны и ощутить на голове обруч короны Грюнланда с его мрачной притягательной тяжестью. Но не для того, чтобы стращать послов, щеголяя перед ними в бриллиантовой мантии. Не для того, чтобы построить самый большой в мире военный флот. А для того, чтобы ни одну беременную женщину никогда больше не выгнали из дому. Чтобы ни один юноша, потерявший зрение в боях за свою страну, не был выброшен на улицу, как сломанная игрушка. И чтобы маленькие девочки играли и веселились, а не выкашливали себе легкие.

Но Софи знала: этот голод не будет утолен никогда, и от этого делалось особенно больно. Ее сердце оказалось не просто своенравным, оно предавало ее – с каждой секундой приближалось последнее «тик-так». И чем слабее становилась она, тем сильнее были ее противники. Мысль о народе, который сейчас терпит произвол Аделаиды, а скоро будет терпеть еще и жестокость Хаакона, наполняла ее глубокой беспросветной тоской.

Бабуля смотрела на Софи молча, но было видно, что она вот-вот вскипит: так обманчиво-спокойно ведет себя молоко в кастрюле за секунду до того, как сбежать. Она повернулась к Уиллу и спросила:

– Кого ты к нам притащил? – И тут же кивнула Арно: – Ты – вор, но это ладно, у нас все равно нечего красть. – Затем продолжила, обращаясь к Софи: – А вот ты – мертвая принцесса, которая ходит по земле, и это беспокоит меня куда сильнее. Я давно о тебе слышу. В Темном Лесу вести разносятся быстро. Сначала ты произвела впечатление на жителей Дрогенбурга, где спасла от выселения семью. Потом раздавала обещания ветеранам. Они за тобой теперь на край света пойдут, только прикажи. – Намазав кусок хлеба маслом, она показала ножом на Софи. – Ты подарила людям надежду, а это опасно. Надежда – самое сильное оружие в мире. А сила делает надежду вдвойне опасной. И не забывай, принц Хаакон прекрасно это знает. Стоит ему прослышать, что ты опять спаслась, – и он перевернет всю округу, охотясь за тобой. Из-за тебя нам грозит большая беда.

– Бабуля, – вмешался Уилл, – Софи здесь потому, что я ее пригласил. Все, что случилось раньше… не ее вина.

Софи подняла глаза на своего защитника: