Железные Лавры

Уразумел, что в такой готовности – сидя с Хлодуром на коленях и уже не валясь головой на ложе, - ярл и пребудет вплоть до часа моего возвращения.

- Мне в дорогу нужны будут плоды тёрна, - только и сказал бард Турвар Си Неус. – Здесь продают хороший тёрн. Я возьму небольшой запас.

Судьба меня ждала – не то, что дней, а и часов не теряла: у причала, как только достиг берега, ожидал тот же корабль – «Три Солнца», - что привез нас троих в Месембрию, и он как раз отходил в тот же день. А в Городе, в порту Феодосия, куда «Три Солнца» подошёл в сумерки, меня уже встречал сам геронда Феодор: моя судьба дёргалась поплавком у него на виду, а он не дремал.

Так порог Обители начался для меня прямо с кромки пристани, и то разом успокоило мое сердце. Прямо с корабля сошёл губами на теплую руку геронды Феодора.

- Когда ты при мне, они не осмелятся подойти к тебе, - первое, что он сказал мне, благословив.

Сразу подумал о бесах, но вопросил о врагах видимых, хотя и не видных за ближайшими углами:

- Что же? На меня здесь теперь охота?

- Она и не кончалась, - вдруг живо сказал геронда. – Ни теми, ни другими. Ты же не об убийцах тела думаешь, верно?

- От этих тоже хотелось бы скрыться, - уже начал свою исповедь. – Уже примерялся, не прыгнуть ли за борт в стадии отсюда и доплыть непримеченным. Но Господь надоумил остаться.

- Логофет, бывший логофет пострашнее убийцы, - без вздохов, сухими устами вещал по дороге геронда Феодор. – Кабы тебе грозило прямое и ясное мученичество, я бы и не пришел сюда за тобой, ограничился бы молитвой в стенах. Но ты нужен Никифору. Он умеет убеждать и соблазнять, ты ему нужен – ты крепкий пробный камень. В тебе он видит добрую поросль твоего отца.

- Тот самый, что стоит в сторонке? – осторожно напомнил я геронде, уже тихонько страшась, что он ответит «нет, еще не тот».

- Кто знает, - изумил меня геронда своим сомнением. – Потому-то тебе следует уезжать немедля, как примешь святой образ.

- Куда? – Растерявшись, явил себя дурнем.

- Вот и я хотел спросить тебя «куда», - усмехнулся геронда.

Успел представить геронде весь год, проведенный в Месембрии, и решение ярла Рёрика Сивоглазого.

- Вот и ясно «куда», - рёк геронда, отворяя дверцу при вратах Обители. – На всякий край света.

Геронда предложил мне козий сыр. Лепёшка была такой же круглой, как в некогда осиротевшем Силоаме. Уразумел: дальше суждено отдаться грохочущему течению в глубине холодной, каменистой чащобы – и никто не пойдет, ломая ноги, по берегу в поисках моего тела. Но то ничуть не пугало, а геронда Феодор укрепил:

- Для тебя, Иоанн, было бы лучше мне теперь разрешиться от тела и поддержать тебя в пути молитвами совокупно с отцом Августином. Легче было бы тебе идти. Но пока здесь пользы больше. А ты, вижу, унывать не станешь, хоть и смотришь сейчас на свою судьбу, словно разбужен посреди ночи испуганным лаем соседской, а не своей собаки.

При огоньке масляной лампы, не поколебавшемся ни разу, пока писал, сваял как бы из ничего дарственную на моих племянниц – и словно надел новые сандалии, на удивление – куда легче старых, истёртых. Геронда Феодор поставил свидетельскую подпись, какую утвердит задним числом любой судья. Дом теперь по праву принадлежал дочерям моего покойного брата, и оставалось только молиться, чтобы они, давно погодки на выданье, не разодрались в кровь, деля приданое. Проснулись ли они в ту ночь с нечаянной радостью хоть на миг? Последнее прощание с домом – а уже знал, что его не увижу никогда да и не разгляжу во тьме, даже если подойду – стоило мне всего одного отнюдь не горького, дальнего вздоха, который не поколебал пламя лампы.

И вот геронда Феодор захлестнул желанным и легким игом мое плечо – повесил на меня ту самую, подпаленную суму со святым образом Христа Пантократора внутри.

- Вот теперь могу сказать – и знаю, Иоанн, что не поколеблешься, как пламя масляной лампы от сквозняка, - изрёк геронда. – Судьбу не чай ту, кою чаешь. Помнишь слова Аврелия Августина? «Господи, избавь меня от того, чего я от Тебя желаю, а даруй мне, чего от меня желаешь Ты». Иными словами, если когда-нибудь захочешь жениться, то благословляю тебя жениться. Только не раньше, чем святой образ будет обретен. Вот за тех, кому его суждено через тебя обрести, я и помолюсь сугубо. И сам сугубо молись, хоть они нам обоим не известны. Знаю, ты торопить судьбу не станешь.

Поистине лукавый был набег мысли: «Не за тем ли, геронда, ты и не постригал меня в монахи, что прозревал в немыслимой тьме судеб мою женитьбу? Да на ком же! Не на той ли столь же немыслимой иноземке и варварке, коей и будет суждено обрести святой образ для своего племени?» Бес гордыни не стоит в сторонке, но вслух я не стал вопрошать – хотя бы на то уже ума хватало.

- Я провожу тебя, Иоанн, до причала, - сказал геронда.

Никогда раньше он так часто в один и тот же час не называл меня по имени – так и прощался.