Железные Лавры

С этим вопросом он переложил арфу в другую руку, словно намекая, что у него только одна рука свободна и та – для дела поважнее.

- Наверно, мне и остается, - признал без оговорок и жребиев: коли уж взялся за дверное кольцо, так стучи, даже если то дверь в преисподнюю.

И вопросил:

- Посольство Карла уже было принято первым приёмом? Царица уже видела тебя и ярла?

- Нет еще, - отвечал бард и вновь поспешил проявить нужную во дворцах догадливость: - Верно, царица еще вся в думах. Тебя-то, Йохан, она принимала несомненно, раз остальных держит за дверьми. И все ей известно от тебя.

Мне почему-то сделалось стыдно, и поспешил приподнять свою чашку весов к чашке барда:

- Зато одного не знаю: когда она собирается посольство принять. Но полагаю, тебя чутье не обманывает…

- Да оно и не нужно в этой гробнице, чутьё, - усмехнулся бард, глянув в потолок. – В ней любой стук до всех пределов отдается. Завтра. Завтра обещали прием.

Так кишки и подпрыгнули к моему горлу: всего один день и одна ночь на устройство своего заговора, коему надлежит перебить все расчеты самых лучших умов Империи!

- Ох, как от тебя пахнуло сырой землею! - на полшага отступил бард.

- Где тебя держат? – спросил его.

- Тут не чаща, заблудишься с двух шагов, - ответил бард. – Но вот, тупая нора за двумя поворотами. Один там, как в застенке. В чудесном застенке, где кормят, как любимых зверей.

Примерно догадался, что бард говорит о дворцовой гостинице для особо важных вестовых.

- Если ты стремился стать певцом императора, привыкай, - еще раз для дела кольнул его и спросил, не далеко ли от него поселили ярла.

- Не знаю, где он, но, сдается мне, где-то там, в другой горе, - махнул он свободной рукой в восточную сторону.

Было понятно: посольство, нашпигованное крепкими воинами, поселили в палатах командиров-друнгариев, в комнатах третьего яруса, подпертых снизу казармами дворцового гарнизона. Проход туда был мне дозволен. Добежать от гостиницы вестовых до палат друнгариев можно было за дюжину вздохов. Если помчаться со всех ног.

- Послушай меня, бард Турвар Си Неус, - обратился к нему, гласом надавив на важность, - в чащобе и в чужом краю мы тебя признали начальником дела, там ты лучше все слышал, а тут им буду я. Дождись меня тихо. Сам вернусь сюда к исходу дня и здесь же заночую, поближе к твоей клетке. Не в доме своем, куда хотел и тебя с ярлом пригласить. Но ныне не приведется. Посему не прощаюсь. И будь покоен.

Веским шагом и без жестов прощания сразу оторвался от него, давая намек стражам и соглядатаям, что не так уж и дорог мне бард, ждут дела поважнее. С десяти шагов, от поворота коридора, оглянулся и моргнул ему. Удивительно было: меня уносил дальше бурный поток, а бард словно оставался на твердом месте, однако отчаянными взором мольбы о спасении не я обращался к нему, а ко мне он – остававшийся на временно безопасном в тот час берегу.

Раз в потоке вертел меня водоворот, то вновь суждено было увидеть хоть по разу, пока не засосало внутрь, ко дну, те же лица и места. В моей воле было лишь поменять их местами – и я поспешил на кладбище.

- Отец, что мне теперь делать, чтобы не испортить Божий замысел обо мне? – вопросил отца своего, еще на подходе к сырой и холодной плите слыша его слова: «Почему ты спрашиваешь меня, а не Самого Господа? Вопроси Его молитвой».

- Однако мне нужен твой совет, отец, - настаивал я, словно ожидая от отца либо рассказ о заговоре, либо оправдание и раскаяние. – Вот теперь я какой, видишь? Но разве ты хотел, чтобы я так одевался?

Не спрашивал отца о саблебровой василиссе Ирине, ведь мать моя была рядом.

Готов был понести тот разговор с отцом на исповедь к геронде Феодору, ведь ответить мне мог из тьмы какой-нибудь бес, а вовсе не отец. Потому, наверно, отец благоразумно молчал на той стороне великой реки. Мне лишь хотелось, чтобы он теперь знал, что я уже все знаю… и если еще не все, то, по крайней мере, чую беду, кою отец не мог оставить на плечах старшего брата моего, Зенона, а тут и я подвернулся кстати. Черед был нового оборота – и, поклонившись отцу, испросив его благословения, поспешил в Обитель, к геронде Феодору за благословением повесомее.

Господи, Ты всегда вовремя посылаешь знаки, только умей их зреть!

Когда запыхавшись и вспотев посреди зимы – не привыкал ведь носить богатые одежды, тянущие плечи в землю, – достиг врат Обители, то изумился и почуял отцовский ответ.

У врат же Обители стояли дворцовые стражи, не возбранявшие проход мне, дворцовому отпрыску. Даже коротко поклонились, словно оповещенные заранее о появлении того, кому велено кланяться. Некая сила, однако, остановила мои шаги. Ответ двигался ко мне из Обители, но был – как прозревало сердце – величественнее, массивнее и холоднее могильной плиты. То отнюдь не геронда Феодор шел встретить меня у дверей, а некто сильный мира сего покидал Обитель. Даже запретил себе гадать – кто же.