Железные люди

Игорь совсем запутался в хороводе имен, поэтому только кивнул. Он осматривал многострадальную гитару. Прежде чем попасть в заботливые руки к будущему филологу Мите, она много перетерпела. Когда-то инструмент был желтого цвета, но его неумело попытались перекрасить в черный. Краска теперь лежала неравномерно, бурыми пятнами, через вишнево-серый слой предательски просвечивала белесая желтизна, будто проплешины из-под окрашенных волос старой дамы. На первых трех ладах вообще никакой краски не сохранилось: вся истерлась под многочисленными пальцами неизвестных игроков, зажимавших все те же три «блатных» аккорда. Верхний ряд колков блестел, как новая заплата на рубахе у нищего. Скорее всего, Митя недавно поменял старые колки на только что купленные в магазине. Струны стояли тоже сравнительно новые, уже вытянувшиеся, но еще не разыгранные достаточно хорошо, металлические, хотя изначально гитара предназначалась для исполнения классики, и разумнее всего было бы поставить на нее нейлон. А еще разумнее – купить новую гитару. Игорь попытался настроить инструмент – звучала «деревяшка» вполне прилично. И даже приятно! Он так удивился и обрадовался, что тут же изумленно и весело сообщил об этом и Насте, и Мите:

– Строит!

– Конечно, строит, – хмыкнул мальчишка. – Я с ней уже давно мучаюсь. То колки новые ставлю, то струны меняю, то порожки точу…

– Почему нейлон не поставил? Металлические струны на ней ни к чему.

– Не было нейлоновых, – покраснел Митя. – Я в райцентре в универмаге покупал. Там только такие. Мы эту гитару «Веркой» зовем.

– Почему «Веркой»?

– Ну, как у «Крематория»: «Сомнительный звук, но в каждом аккорде слепая вера в рок-н-ролл»…

– Звучит твоя «Верка»… Аккорд в «Тени» вот так зажимается, сразу после ля-минора, – объяснил Игорь.

Он не знал, владеет ли юноша музыкальной грамотой, и поэтому не стал произносить длинное заковыристое название созвучия, а просто показал аппликатуру на грифе. Несколько раз (нарочно медленно, чтобы мальчик запомнил) проиграл весь коротенький пассаж. – Соответственно, ля-минор, чтобы успеть выстроить последующий аккорд, нужно ставить с баррэ.

Музыкант протянул юноше гитару:

– Пробуй.

Не с первого раза, но довольно быстро у Мити получилось сыграть все восемь тактов без запинки.

– Мы репетируем каждый день с шести вечера в клубе, – сообщил Митя. – Может, зайдете к нам как-нибудь?

– А что вы еще играете? – прищурился Рудин.

– Мы для своих деревенских выбрали то, что народ любит: Игоря Растеряева у нас все просят, «ДДТ», БГ, ну и Цоя, ясно дело. А так-то я всякую музыку люблю. Не только рок. Вашу вот тоже люблю.

– Тогда зайду как-нибудь, – рассмеялся Игорь.

Когда мальчик ушел, Настя присела рядом с Рудиным на скамейку и, приобняв, как брата, спросила:

– Ну что, «Тень» моя мрачная, пойдешь ли поднимать культуру на селе?

– Настя, ты сегодня красивая – только не обижайся! – как богиня-корова. У тебя глаза такие же синие, – рассмеялся Игорь.

– Дурак. – Она сделала вид, что сейчас отвесит ему затрещину, но на самом деле лишь легонько, очень приятно коснулась волос, так что Рудин поёжился от удовольствия. – Хотя нет, ты не дурак, ты что-то вроде аутиста. Трудно сходишься с людьми. Если б я не знала тебя или не знала, какие глаза у коров, то обиделась бы. Так что – пойдешь?

– Я более-менее слышу, но по-настоящему играть не смогу, – признался Игорь. – А послушать их – зайду. Всё равно делать нечего.

И, помолчав, Рудин добавил:

– Гитара у него на меня похожа: все лады стёрты, одни нелады остались…

* * *

Рудина – кто бы мог подумать! – не впечатлили репетиции деревенского ансамбля.

Клуб оказался не деревянным, как все остальные здания в деревне, а кирпичным домишкой. По выходным здесь шли дискотеки, а в остальные дни работала малюсенькая библиотечка, чтобы местные школьники могли на каникулах осилить программу летнего чтения. Со стен внутри облезала краска, с потолка падала штукатурка, пахло плесенью и пылью. Инструменты у музыкантов были аховые, но мальчишки старались выжать из них всё, что могли.

Играли они не лучше и не хуже, чем любая другая подростковая рок-группа. В первую репетицию музыканты сильно стеснялись Рудина, но всё же набрались смелости и спросили его совета. Он подсказал всё, что смог: в некоторых композициях «гулял» ритм, где-то вокалист не попал в ноты, а фон, созданный с помощью дешёвых клавишных, звучал слишком бедно. Репетировали они стандартный набор из репертуара всеми любимых, в основном петербургских, рок-групп.

По наблюдениям Игоря, из всех ребят по-настоящему музыкально одаренным был только Митя. Он руководил всеми и не просто тарабанил известные партии, но продумывал каждую песню как бы заново: немножко иначе, чем создатели, «прочитывал» ее. Когда остальные разошлись, Митя задержал Игоря на крыльце клуба.

– Что, мы безнадёжны? – прямо спросил он.

– Это я безнадёжен, – усмехнулся Игорь, закуривая. – Я потерял половину слуха и не могу играть. А у вас все впереди.

– Ни фига себе! – это восклицание на языке Мити выражало не удивление, а сочувствие. – Это лечится?

– Плохо.