Железные желуди

- Он из тех, кто и падая взлетает вверх. Кто, если хочет что-то разглядеть, заходит сразу с обеих сторон. Совет мой тебе, княжич: поостерегись иметь дело с Козлейкой. При­воротным зельем опоил он Миндовга, тот без него и шага не ступит. Гнида гнидой, а великую власть забрал. Хотели было придушить в лесу, да как-то пронюхал, и за него Миндовг пятерых смельчаков-бояр за ковтик взял.

Далибор в силу присущих ему по молодости лет любо­пытства и горячности стал как бы между прочим распуты­вать клубок жизни этого загадочного человека, осторожно выспрашивать о нем. Тот же боярин рассказал, что во время последней литовской свары Козлейка, чтобы показать свою верность Миндовгу, собственноручно убил родного брата и, похваляясь, забросил его отрубленную голову в болотное окно. "Алым пламенем взялось тогда все болото", - возмущенно говорил боярин и, хотя был не из робких, одергивал себя, понижая голос.

Да, видно, не за ту нитку в клубке потянул однажды новогородокский княжич, потому что сам Миндовг, скрывая раздражение, сказал ему:

- Княжич Глеб, меня не интересуют и никогда не инте­ресовали седельничие или там постельничие твоего отца князя Изяслава Васильковича. Думаю, что и мои бедные слуги, которых я кормлю и учу уму-разуму, никого не должны интересовать. Зачем нам, князьям, марать руки в их рабской крови?

Далибор словно язык проглотил. Потом попрекал самого себя: "Глупцу наука. Приехал в гости, так гости, а то взду­мал на кривых санях подъехать".

И вот наконец долгожданная охота. Только самых вер­ных, самых близких людей взял с собою в то холодное вет­реное утро Миндовг. Перед тем как покинуть табор, еще тщательнее утеплились, взяли оружие и двинулись в серый, набухший водою лес, сменивший священную дубраву-алку. Тут тоже изредка попадались выбравшие местечко посуше дубы, но это были тщедушные подобия тех великанов, что радовали глаз в алке.

На устах у всех, кто уже не впервой принимал участие в этой необычайной охоте (а что она будет необычайной, Да­либор слышал из уст самого Миндовга), витало одно­-единственное слово: "Жернас... Жернас..." Далибор вспом­нил, что по-литовски так называется дикий кабан, вепрь. "Что ж, поохотимся на кабанов", - заключил он.

Козлейка шел впереди, вооруженный железным безме­ном с тремя острыми шипами. На лес, на болото наплыл туман, и люди казались в этом тумане серыми призраками. Внезапно под ногою у Далибора предательски хрустнул су­чок.

- Т-с-с-с! - приложил палец к красной оттопыренной гу­бе Миндовг.

Наконец в рассветных сумерках увидели огромное лов­чее сооружение - по-новогородокски стенку. Из толстых еловых кряжей была срублена длинная, сходящая на клин ловушка. Широкий вход в нее в любой миг мог быть пере­крыт толстыми дубовыми слегами. Чтобы по команде пус­тить слеги в ход, часть охотников, в том числе и Миндовг с Далибором, заняли места в тесных привратных клетушках-камерах. Оставалось ждать.

Миндовг, дыша Далибору в ухо, жарко шептал:

- Нигде нет такого обилия птиц, как в наших литовских лесах. Когда крыжаки, будь они прокляты, построили на нашей земле первый свой замок, они назвали его "Vogelsand", что означает "Птичий грай".

Далибор, внимая кунигасу, снова с удивлением отметил про себя, что тот имеет обыкновение заводить разговор без всякого внешнего повода. То его заинтересует вопрос, рас­тет ли ночью трава, то, как вот сейчас, потянет высказаться по поводу птиц. Какие птичьи песни в глухом и холодном осеннем лесу? Впрочем, это отличает мужчину от женщин: те пускаются в рассуждения только о том, что в данный момент видит их глаз.

Все молчали, сдерживая дыхание. Только Миндовг, ничтоже сумняшеся, продолжал:

- На проклятых произвели впечатление наши леса, наши дубы. И замок они построили не на земле, не на скале, а в развилке гигантского дуба.

"И правда, странная охота, - думал тем временем Дали­бор, - Ни загонщиков не видно, ни собак не слышно".

Он наблюдал, как по всей длине ловушки-стенки без­молвные люди рассыпают из мешков желуди. Это была, конечно, приманка, любимое яство диких свиней. Но Дали­бор, с малых лет знакомый с охотой, знающий повадки раз­ных лесных, речных и болотных обитателей, был уверен: звери в эту нехитрую ловушку не пойдут. У дикого кабана плохое зрение, но нюх и слух отменные, и человека он чует на большом расстоянии. Неужели кабаны в Литве настоль­ко тупы, чтобы слепо переть к человеку на рожон, будь этим человеком даже сам кунигас Миндовг.

Стал накрапывать дождик.

- Неужто Жернас не придет? - тихо, словно про себя, произнес кто-то из бояр.

Миндовг резко обернулся на голос, сгреб в кулак бороду, принялся нервно наматывать ее, на сильные загорелые пальцы. Потом бросил долгий взгляд на Козлейку, стояв­шего у входа. Тот мгновенно уловил этот взгляд, сорвался с места и, сжимая в бледной руке свой устрашающий безмен, быстро зашагал в лес, в туман. Миндовг разгневанно сопел.

"Дался им этот Жернас, - думал Далибор. - В пуще столько живности навалили - до весны с мясом будут. Ку­нигас сам жаловался: всю соль перевели".