Железные желуди

Новогородокский княжич еще не знал, не мог знать, что Жернас, который по праву мог бы зваться кунигасом всего кабаньего мира, рожден не для того, чтобы окороком ле­жать на дне солильного ушата или истекать жиром на чьем-то вертеле. Далибор не знал, что Жернас - бессмертен. То есть, разумеется, это не совсем так. Когда-нибудь откажут и его не знающие устали ноги, закроются навсегда сторожко-зоркие глаза, когда-нибудь ему приестся смотреть на пущу, на бескрайние болота и тучи над этими болотами. Когда-нибудь и его нутро отвергнет пищу. Но сегодня у Жернаса был зверский аппетит, он, всеядный, мог в любом количестве пожирать корешки, корневища, луковицы реч­ных и болотных растений, желуди, грибы, мох, лишайники, насекомых и их личинки, дождевых червей и т. д. и т.д. Он, будь это возможно, съел бы самого себя - такой ненасыт­ной прожорливостью наделило его небо.

Сколько отмерил он солнцеворотов? Сто? Триста? Тыся­чу? Он не знал. Казалось, он жил всегда и будет жить до тех пор, пока существует сама жизнь: пока кто-то кого-то пожирает, пока есть клыки, зубы, когти, копыта, клювы, ядовитые жала, пока есть желудки, куда кого-то можно за­пихать, пока есть аппетит.

А когда-то и он, Жернас, был всего лишь рябеньким, в полоску комочком жизни - таким родила его весной в теп­лом болоте мать. У него было целых двенадцать полосатых братиков и сестричек. Впрочем, это его особо не занимало. Он шастал по болотам и ел, ел. Даже во сне он ел. На скри­пучих санях молчаливые люди с копьями в руках и сосуль­ками в бородах увезли хмурой зимою из пущи его мать. Исчезали и исчезли один за другим братья и сестры. А он ел. Нет, это был не голод. Это была священная ненасыт­ность. Это действовал Законов силу которого сменялись поколения диких кабанов, пересыхали одни болота и зарас-тали слепою травой, чтобы стать болотами, заброшенными в лесах озерами.

Жернас наливался жиром и силой, рос и... продолжал есть. Шкура на нем твердела, превращалась в броню.

В один прекрасный день он вдруг на всю жизнь понял, что нет более вкусной, более желанной пищи, чем желуди. Они падали на землю с дубов, сверху, Можно было подумать (да он так и думал), что их посылает ему само небо.

Жернас упорно стал искать дубовые леса. Он давно уже отбился от стада и добывал пропитание в одиночку. Зачем делить с кем-то еду? Даже подружками не обзаводился потому что те, когда готовятся привести поросят, слишком много едят.

Беспрестанные ухищрения в поисках пищи развили и отточили его мозг, он стал считать себя самым умным не только среди сородичей, но и людей. Хотя с людьми, конечно, тягаться было трудно. Давно-предавно (Жернас помнил те времена памятью предков) они начали поклоняться дубу, стали огораживать и охранять священные дубравы-алки. "Еще бы не объявить священным дерево с такими вкусными, прямо божественными плодами", - со­глашался с ними Жернас, обегая городьбу вокруг, пытаясь подрыться под нее или сделать в ней пролом, Но всюду его встречали загодя, били кольями по рылу, метали в него камни, копья. Обломок копья он и поныне носит в левом боку.

Всего досаднее и невыносимее было то, что в дикой пу­ще тоже встречались дубы, и не так уж редко, но он, Жер­нас, во что бы то ни стало хотел вволю наесться желудей именно в священной дубраве, со священных деревьев. Он спал, отмокая всею тушей в трясине, и во сне сами кати­лись ему в пасть желуди из недоступной алки, такие хру­стящие, крупные, сладкие. Он аж давился ими, аж за ушами трещало, а когда просыпался, когда приходило сознание, что во рту у него пусто и желудок тоже пуст, принимался плаксиво повизгивать, крушить безжалостным рылом оль­шаник. Ходуном ходило все болото.

Однажды он проломил все же городьбу и ворвался, вле­тел в алку. Но опять встретили его люди с дубинами, коль­ями, копьями. Посыпались удары. Он упал, обливаясь кро­вью. Его хотели уже прикончить, топор уже был занесен над ним, как вдруг некий малорослый человечек, которого называли Козлейкой, властным окриком остановил всех, без малейшей робости взял его, Жернаса, за ухо, потом лег­кими пальцами стал почесывать за этим самым ухом. Так они встретились, Жернас и Козлейка. Можно только удив­ляться, как быстро нашли общий язык дикий кабан с чело­веком. Кабан хотел потешить свою утробу, отведать такого, что не у каждого бывает на зубах, изысканного. Человек же всегда мечтал о власти, причем тоже особой, изысканной. Мелкий душою, как и ростом, он хотел возвыситься надо всеми, светить всем, но при этом быть для людей не солн­цем, а ночным холодным месяцем. Только всегда быть на виду, только висеть у людей над головами! Сошлись на том, что человек научил кабана добывать требуемую пищу, а тот согласился по-своему служить ему.

Далибор с сочувствием и даже с какою-то нежностью смотрел на Жернаса. Хотелось крикнуть, замахать руками, подать лесному красавцу знак, что он в опасности.

Жернас поднял голову, фыркнул, стегнул закорючкой-хвостиком себя по ляжке, как бы подгоняя, и уверенно дви­нулся вперед, к открытому входу в стенку-ловушку. "Крышка тебе", - подумал Далибор.