Железный ангел

Все еще всхлипывая, Лиза тыльной стороной ладони вытирает слезы и внимательно разглядывает своего внезапного собеседника. Обычный мужик лет пятидесяти или пятидесяти пяти, невысокий, толстоватый, пухлощекий, с безвольным маленьким ртом.

«Интересно, кто такой?.. Может, поп? Уж больно ласковый. Нет, у попа должна быть борода, а у этого даже усов нет. А если бывший поп? Как их там называют?.. Расстрига?.. Нет, наверное, психотерапевт. Глазенки вон какие - жалостливые, участливые… А если просто клеится? Сексуальный маньяк? Среди них наверняка попадаются такие приветливые старикашки».

– Вы – психотерапевт? – на всякий случай спрашивает она.

– Что вы, – отмахивается мужчина. – Никакого отношения к психологии я не имею. Вполне заурядный обыватель.

«Сексуальный маньяк! - панически проносится в Лизином мозгу. - Надо бежать отсюда! Скорее!..»

Но она не встает с места, точно ее приклеили.

– Я - человек, проживший немало лет, - между тем говорит незнакомец, – и научившийся принимать вещи такими, какие есть…

Лиза чувствует: мягкий деликатный голос обволакивает ее, проникает в самую глубину сладко дрогнувшей души, и истерзанная душа уже тянется к этому голосу и жаждет утешения.

– Все пройдет, – ласково внушает мужчина. – Нет ничего вечного в этом безжалостном мире. Увы, мы и сами пройдем, почти не оставив следа. И чем скорее мы осознаем мгновенность нашего бытия, тем вернее обретем покой. Потому что проблемы, кажущиеся нам непреодолимыми, так же мгновенны, как и мы.

Эти банальные слова согревают Лизу. Она уже не чувствует ни холода, ни слез, катящихся по щекам. Ей кажется, что она знала этого человека чуть не со дня рождения, что он – самый близкий, родной.

Она без стеснения рассказывает ему об изменщике Ленчике, на которого потратила самые лучшие годы жизни. А теперь она кто? – никому не нужная брошенная женщина. Нормальных мужиков мало, а таких, как она, одиноких баб – пруд пруди. И никому она не может исповедаться, душу излить – даже матери: та сразу начнет кричать, устроит жуткий скандал и все окончательно испортит. Она и в церковь ходила, и к экстрасенсу. Этот экстрасенс, точнее, экстрасенша пообещала приворотить Ленчика, но так и не выполнила – Лиза нутром чует, что муж неумолимо отдаляется от нее. Холодный, враждебный, постоянно огрызается. Неужто она не удержит его?

– В жизни нет ни плохого, ни хорошего, – мягко втолковывает мужчина. – Все зависит от точки зрения. Возможно, ситуация не так уж и безнадежна, как кажется в данную минуту. То, что сейчас происходит, - это кризис ваших отношений с супругом. А кризис часто заканчивается выздоровлением…

Он продолжает произносить банальности, но Лиза облегченно вздыхает и даже слабо, безвольно улыбается в ответ на его улыбку. От сердца отлегло. Действительно, чего она переживает? Пускай у Ленчика голова болит! А она будет вести себя как прежде. А уж там – как судьба сложится…

* * *

Королек

Третьего января до трех часов пополудни сладострастно бездельничаю. Обедаю дома. Потом выбираюсь во двор, усаживаюсь в продрогшую за ночь «копейку» и обращаюсь к ней: «Нам с тобой, старушка, предстоит привычное занятие. Ну, что, повеселимся?»

Машинешка урчит железно-бензинным чревом, то ли одобряюще, то ли негодующе-ворчливо, поди разбери.

Затем спрашиваю себя: «С чего собираешься начать, Королек? Зацепок – ни единой. К тому же праздник. Одни ловят кайф со своими ребятишками на новогодних елках, вторые отсыпаются, третьи – квасят и опохмеляются. Или опохмеляются и квасят».

Погоди-ка!.. На мое счастье, стоматология, в которой трудилась Жанна, – районная. В ней наверняка имеется дежурный зубник.

Попробуем.

Трогаю с места – и минут через двадцать паркуюсь возле изукрашенного затейливой лепниной трехэтажного старинного особняка. На моей памяти это творение местных зодчих (имена которых мне неизвестны), перекрашивалось несколько раз. Было и синим, и зеленым. Сейчас изысканно бледно-бежевое. Странно, что такое аристократическое строение когда-то, еще при советской власти отвели под зуболечебницу. Явная дисгармония формы и содержания.

Первый этаж пустынный.

Объясняю крашеной под блондинку очкастой старушке-регистраторше, что явился с острой болью. После чего, зажав куртку под мышкой (гардероб, само собой, не работает), отправляюсь на второй этаж.

И здесь никого.

Отворяю дверь кабинета - и от одного только вида кресел и бормашин принимаются ныть здоровые зубы.

Кабинет практически безлюден. Только за столиком сидит небольшого ростика полненькая бабешка в белом халатике и что-то строчит в тетрадочке. На долю секунды приподнимает голову, окидывает меня пустым взглядом и снова принимается стремительно марать бумагу.

Потом, продолжая карябать ручкой, осведомляется с привычной усталой неприветливостью:

– Что у вас?

Жалобно морщусь.

– Острая боль. Помогите, доктор, умоляю!

Небрежным жестом приглашает меня в кресло. Укладываюсь и разеваю пасть. Присаживается рядом. Надо мной нависает мордочка в белой повязке.

– Какой зуб болит?

– А вы угадайте, – отвечаю игриво.