Железный шип

Я не поняла, о чем это он, но мне, видимо, полагалось вновь в страхе упасть на колени и молить о пощаде. Не дождется.

Бледная фигура протянула ко мне ладонь. Кольца мутно поблескивали на затуманенном облаками свету.

— Возьми меня за руку, и ты выйдешь из кольца целой и невредимой.

— Я не хочу дотрагиваться до тебя, — не скрывая враждебности, ответила я.

— И почему же, дитя?

Я не отводила глаз от приближающейся руки — наверное, так же пристально я следила бы за ползущим ко мне по берегу детенышем гуля.

— Я не доверяю тебе.

Тремейн вздернул брови цвета тусклого серебра.

— А ты не так проста, какой кажешься на первый взгляд.

Его длинные и тонкие, будто у скелета, пальцы скользнули к моей кисти, и я, поспешно отдернув, спрятала руку в карман. Глаза Тремейна сузились.

— Послушай меня, Аойфе Грейсон. Ведьмин круг обладает огромной силой. За каждую секунду, что ты пробудешь внутри, времени за его пределами пролетит во много крат больше — и здесь, в Земле Шипов, и там, в твоем холодном, унылом мирке Железа. Ты уже потеряла с десяток лет, стоя тут и разглагольствуя о доверии и недоверии.

Сердце у меня упало. Этого не может быть. Не может! Но на мраморном лице я не увидела ни тени лживости, в презрительном изгибе губ — ни следа обмана. На мгновение я потеряла дар речи. Еще немного, и — я уверена — силы оставили бы меня и моему самообладанию пришел бы конец.

— Десять лет? Но я не пробыла в нем и десяти минут!

Никому не под силу так изгибать время, как не под силу изогнуть ложку взглядом. И все же моему отцу удалось дотянуться до меня через столько лет посредством магической книги и рассказать, как он сжигал вирусотварей силой мысли.

— Я не верю тебе, — сказала я Тремейну. Уж это-то была чистая правда.

Тот вновь рассмеялся — словно кто-то затачивал нож.

— Я выразился фигурально, дитя. Десять лет — быть может, и преувеличение, но знай, что время замедляется вокруг магических водоворотов точно так же, как вокруг воронок умерших звезд вашего мира. Поднимайся на свои тощие копытца и идем со мной, пока мы оба не состарились. Чего у меня нет, так это времени.

Когда я не двинулась с места, он рявкнул, сдвинув брови:

— Возьми меня за руку, девчонка!

Вид у него был такой устрашающий, что, думаю, и прокторов с самим Греем Девраном во главе проняло бы. Я спорить точно бы не решилась.

Рука у Тремейна оказалась холодной и гладкой, словно высеченной из камня. Я не почувствовала в ней ни малейшего биения жизни, как будто он и сам состоял из выделанной кожи и металла. Он протащил меня за собой, и вместе мы преодолели кольцо. Едва мы оказались снаружи, Тремейн отпустил меня и вытер ладонь о сюртук, словно запачкавшись. Я бы оскорбилась, но чувство облегчения, освобождения от болезненного ужаса и отчаяния было слишком велико — будто какая-то невидимая тварь расцепила сжимавшие мою шею когти.

Тремейн ухмыльнулся:

— Ну что, полагаю, здесь намного приятней?

Я вспыхнула, но вынуждена была признать, что он прав.

— Я думала, это уловка, — пробормотала я.

Его улыбка пропала.

— Пока нет, дитя. Уловки начнутся, когда я предложу тебе сделку, которую ты с негодованием отвергнешь.

Я пропустила его болтовню мимо ушей — меня сейчас занимал куда более важный вопрос.

— Ты… назвал это место Землей Шипов.

Тремейн развел руки, словно охватывая поросшую жестким красным вереском пустошь, на которой мы стояли.

— Она перед тобой.

Слова Бетины и записи отца непрошеными ворвались в мои мысли. Высокие бледные люди. Добрый Народ. Отец уже сталкивался с пришельцами из Земли Шипов.

— Ты — один из них, — выпалила я. Слова, подгоняемые осознанием правды, напирали друг на друга слишком быстро. — Из Доброго Народа. Ты знал моего отца.

Остальные выводы я удержала при себе — раз Земля Шипов существует, как и Добрый Народ, значит, существует и магия, текущая в крови Грейсонов. Это не сказка, это реальность, суровая реальность, как в истории Нериссы о принцессе, забытой в высокой башне и обреченной пребывать там вечно, потому что никто из людей давно не верил в нее. Волшебство, Дар, загадочные визиты отца сюда — все это была правда. И она должна остаться моей тайной, ведь скажи я кому-нибудь, что видела здесь или во что поверила, меня посадят под замок, прежде чем я успею проговорить «чертеж».

— Ты знал его, — уставила я палец в Тремейна. — Ты его знал, и вот теперь он исчез. Что ты с ним сделал?

Тремейн наклонил голову, словно вслушиваясь в музыку, игравшую на недоступной мне эфирной частоте. Меня снова поразили его глаза — такие же я видела у сумасшедших, подцепивших туберкулез в жутких больничных условиях, где палаты продувались всеми ветрами. У этих немощных, с распадающимся разумом людей вся жизненная сила сосредотачивалась в глазах и горела там неугасимым пламенем. Из всех сумасшедших они были опаснее всего, потому что уже не могли ничего потерять со смертью.