Железный тюльпан

Я шагнула к сотовому, валявшемуся на столе. Рита схватила телефон и швырнула его за кровать, в гору плюшевых Любиных подушек.

— Я тебе вызову, дрянь! Сейчас твоя кровища уймется, если у тебя свертываемость хорошая, а не как у древней старухи. — Она подняла нож снова, приставила к моим глазам. Я, как застывшая на морозе, сотрясаемая мелкой противной дрожью, глядела на окровавленное лезвие. — Видишь нож? Знаешь меня? Теперь узнала. Я способна на многое, ты, дрянь. Если ты задумала сделать что-то нехорошее с Бахытом, со мной и… — она помедлила, — с Гришей, берегись. Я проберусь к тебе ночью в эту спальню. Я изрежу тебе твою красивую рожу в хлам. Шрам на шраме будет. Из больниц до седых волос не выберешься. Ты! Сучка молоденькая! Поняла?!

Вблизи, очень рядом с собой, я видела ее безумные глаза. Ее лицо — по вискам и щекам текли струйки пота, будто она не легко полоснула меня ножом по шее, а отработала смену на бойне. И мелко вьющиеся дегтярные волосы. И седые нити в них. Седые пряди. Понятно. Она чувствует необратимость времени, Рита Рейн. И она бешенствует. Она страдает. И ей хочется уничтожить вокруг тех, кто молод.

— Поняла. Я не сделаю вам всем ничего плохого.

Она опустила нож. Повернула лицо к окну. Вечерние весенние звезды глядели, крупные, светлые, в распахнутое окно. И я увидела на ее смуглой шее, под скулой, под челюстью, под отдутыми сквозняком темными волосами, белую полоску узкого шрама.

«Кто тебя?!» — чуть не вскрикнула я. Сдержалась. Так она тебе и скажет, Алка, дурочка. Я стояла, прижимая ком разодранной простыни к шее. У меня на языке вертелся только один-единственный вопрос, который я могла задать Рите Рейн.

И я задала его.

— Рита, — я, должно быть, очень идиотски выглядела с этой скомканной простыней, в этом платье, вся выпачканная кровью, с блуждающим взглядом, в облаке аромата пролитых французских духов, в неприбранной спальне. — Рита, скажи мне, это ты убила Любу? За что?!

Она наклонилась, взяла с кровати клочок простыни, сухо-насухо вытерла нож.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

Она бросила на пол окровавленный комок бязи. Дала мне пощечину ярко вспыхнувшими ненавистью глазами. Повернулась. Подхватила с кресла плащ. Процокала каблучками к двери. Обернулась у притолоки.