Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

Храня молчание, некоторые еще и преднамеренно «забывали» или игнорировали какие-то факты своей биографии. Эту тактику избрала Эльфрида Брюнинг, журналистка и писательница из Восточной Германии, еще до войны состоявшая в коммунистической партии — ребенком она даже виделась с Вальтером Ульбрихтом — и отправленная нацистами в тюрьму. В конце войны она тихо жила в деревенском доме, принадлежавшем родителям ее мужа, пребывая в радостном ожидании прибытия русских и искренне торжествуя, когда они действительно пришли[1183].

После завершения боевых действий Брюнинг с энтузиазмом окунулась в культурную жизнь коммунистического Восточного Берлина. Она вступила в Kulturbund и начала работать в издаваемом этой организацией еженедельнике Sonntag, стремясь освоить журналистскую профессию. В одной из первых своих статей она описывала поездку в Берлин на грузовике, груженном луком и морковью. По прибытии в город грузовик окружили нищенки с детьми на руках: «Пожалуйста, только одну морковку для моего ребенка!» Когда она вручила статью редактору, тот отклонил ее: «Отдайте это в западноберлинскую газету Tagesspiegel», — сказал он. Она ошеломленно смотрела на шефа: он действительно хочет, чтобы ее материал опубликовали на Западе? «Мы, граждане Восточной Германии, — объяснил он с презрением, — должны излучать оптимизм». В ее статье слишком много негатива; жизнь надо описывать такой, какой она должна быть, а не такой, какая она есть.

Брюнинг не имела намерения публиковаться или работать в западном издании. Все ее друзья остались на Востоке, и она сама, культурно и интеллектуально, принадлежала к коммунистическому движению. Поэтому она убедила себя в том, что «оптимизм» действительно важен, что в конечном счете важны идеалы коммунизма, а не ошибки, которые допускаются на пути к их осуществлению. Многое в новой системе ей было не по душе: «культ личности Сталина… нелепые транспаранты повсюду… лозунги наподобие „Каждая искусственно оплодотворенная свинья — это удар по империалистическим поджигателям войны“»[1184]. Она не одобряла карточную систему, которая разделила население на классы, а также наличие на предприятиях столовых двух категорий — «обычной» для рабочих и «улучшенной» для управленцев. Но она упорно настаивала: «Мы тем не менее были преданы делу возрождения страны и всеми силами пытались переубедить людей, которые совсем недавно верили Гитлеру».

В своей автобиографии Брюнинг рассказывает, что она была убеждена в правоте своего дела. Она любит противопоставлять достижения Востока неудачам Запада: «Разве мы не открыли университеты для детей рабочих? Разве мы не освободили женщин от невежества, открыв им доступ ко всем профессиям и гарантировав равные с мужчинами права, включая право на одинаковую зарплату за одну и ту же работу? Ведь западные государства не выполняют это требование даже сегодня. Наше государство было наилучшим — мы были убеждены в этом… мы гордились своей независимостью и полагали, что идем правильным путем»[1185].

Брюнинг научилась обосновывать свои решения, находить им рациональный смысл, вписывать факты в более широкий контекст и рассматривать их в долгосрочной перспективе. Но она никогда не пыталась убедить себя, что черное есть белое или что в системе, которую она предпочла, вообще нет изъянов. В 1968 году, после советского вторжения в Чехословакию, она хотела эмигрировать, но не сделала этого. Она подружилась с Сусанной Леонард, матерью Вольфганга Леонарда, которая побывала в воркутинском лагере, но потом вернулась в Восточный Берлин. Под впечатлением от истории жизни этой семьи Брюнинг начала интервьюировать других бывших заключенных ГУЛАГа. После 1989 года она опубликовала сборник этих интервью под названием Lastige Zeugen («Неудобные свидетели»). Слова из предисловия вполне применимы к ней самой: «Их слишком долго заставляли молчать и таиться… Теперь пришло время, чтобы выслушать мужчин и женщин, которые стали жертвами сталинской эпохи и которые сейчас рассчитывают на справедливость»[1186].

В ходе интервью 2006 года я несколько часов беседовала с Брюнинг о ее жизни. Мы говорили о карьере, сотрудничестве с Kulturbund, ее существовании в послевоенном Восточном Берлине. Среди прочего она сообщила мне о том, что в 1945 году ничего не знала о массовых изнасилованиях и воровстве, которыми занимались красноармейцы, как не догадывалась и о массовых арестах, которые последовали потом. Я не настаивала на своей точке зрения. Но спустя несколько дней она перезвонила мне, сказав, что кое-что все-таки забыла и теперь хотела бы об этом поговорить. Так мы встретились во второй раз.