Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

На практике это означало, что сотрудникам спецслужб приходилось осваивать искусство давления, подкупа, шантажа и угроз. Им приходилось убеждать жен следить за мужьями, а детей доносить на родителей. Им нужно было знать, например, как находить, а потом курировать людей, подобных Бруно Кункелю (кличка Макс Кунц), который начал тайно сотрудничать со Штази в 1950 году и чье полное досье показывает, до какой степени досконально «чекистам» требовалось знать своих секретных осведомителей. Материалы этого досье содержат информацию о политической и профессиональной принадлежности молодого человека (молодежная коммунистическая ячейка, обучение на автомеханика), а также о членах его семьи, их занятиях и взглядах[287]. Кроме того, здесь есть психологические портреты осведомителя, подготовленные коллегами и начальниками, не все из которых лестны. («К. слабоволен, отличается легкомыслием и поверхностностью. Его классовое сознание неразвито. Но он благорасположен по отношению к Советскому Союзу и антифашистскому демократическому строю».) К моменту принятия на службу тайного агента тщательно проверили, но даже это не избавило его от зловещей клятвы: «Я, Бруно Кункель, со всей ответственностью заявляю, что обязуюсь работать на органы государственной безопасности ГДР. Я обязуюсь выявлять людей, чья деятельность направлена против ГДР и Советского Союза, и незамедлительно сообщать о них. Я клянусь четко выполнять приказы вышестоящих руководителей. Мне разъяснено, что мои обязательства перед органами государственной безопасности должны оставаться в тайне, и я обязуюсь не сообщать об этом никому, включая членов моей семьи. Чтобы соблюсти секретность, я буду подписывать свои доклады и рапорты кодовым именем „Кунц“. Я буду строго наказан, если разглашу содержание этого заявления, собственноручно мною подписанного». Агент поставил под документом две подписи — «Бруно Кункель» и «Макс Кунц» — и был, вероятно, добросовестным осведомителем, поскольку со временем его перевели на штатную работу в Штази.

В последующие годы десяткам тысяч людей во всей Восточной Европе пришлось подписывать подобные формуляры. Как только они ставили свою подпись, за ними начинали пристально наблюдать, собирая доказательства того, что они действительно способны хранить тайну и что добываемая ими информация достоверна. Осведомители следили за публикой, но тайная полиция не спускала глаз с самих информаторов. Со временем чекисты Восточной Европы научились поддерживать невероятный уровень бдительности по отношению к неизвестному и зачастую не поддающемуся выявлению врагу, внутри и за пределами страны, партии, самой тайной полиции. Это, бесспорно, была не та форма мышления, из которой могло родиться демократическое сотрудничество.

Глава 5 Насилие

Ситуация предельно ясна: это должно быть похоже на демократию, но нам предстоит держать все под неусыпным контролем.

Вальтер Ульбрихт, 1945[288]

С самого основания коммунистические партии Советского Союза и восточноевропейских стран добивались своих целей, применяя насилие. В каждой стране они контролировали «силовые ведомства» — министерства обороны и внутренних дел, поставив тем самым себе на службу полицию и армию. После завершения войны на смену массовому и беспорядочному насилию, сопровождавшему наступление Красной армии на Берлин, пришли более изощренные и избирательные формы политического насилия: аресты, избиения, казни и концентрационные лагеря. Весь этот арсенал использовался в отношении сравнительно малого числа реальных, предполагаемых и вымышленных врагов Советского Союза и коммунистических партий. Он предназначался для того, чтобы, с одной стороны, уничтожить неприятеля физически, а с другой — внушить мысль о том, будто любое вооруженное сопротивление новой власти бессмысленно[289].

При этом на словах все выглядело не так, как делалось. По крайней мере на первых этапах НКВД и новые спецслужбы громогласно объявляли войну исключительно недобитым фашистам, а советские чиновники и местные коммунистические боссы разворачивали шумные пропагандистские кампании против коллаборационистов и изменников. В этом плане, кстати, они мало отличались от вернувшихся к власти национальных правительств Нидерландов, Франции и прочих освобожденных стран Европы[290]. Но в каждой стране, оккупированной Красной армией, смысловое наполнение понятия «фашист» постепенно расширялось, включая в себя не только нацистских пособников, но и всех тех, кто просто недолюбливал советских оккупантов и их местных союзников. Со временем термин «фашист», вполне в духе Оруэлла, стал использоваться и применительно к тем антифашистам, которые стояли на антикоммунистических позициях. Каждый раз границы понятия расширялись, что сопровождалось все новыми арестами.