Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

Через несколько месяцев, когда в Польше узнали о Ялтинских договоренностях, уныние воцарилось повсеместно. Поляки много размышляли над отдельными фразами документа, особенно над содержащимся в нем призыве к «свободным и честным» выборам, на результаты которых никто не сможет повлиять. И тогда, и позже Ялту считали предательством со стороны Запада; в польском обществе вызрело понимание того, что западные союзники не собираются помогать Польше, а главной силой на востоке Европы останется Красная армия[323].

После Ялты руководители Армии Крайовой уже не могли вернуть себе былой авторитет. Когда восстание было разгромлено, организацию перестроили, а ее командующим назначили генерала Леопольда Окулицкого. Но теперь, как полагали многие поляки, без западных союзников и без десятков тысяч молодых бойцов, сложивших свои головы в боях за Варшаву, Польша не сможет противостоять Советскому Союзу. Ощущая утрату легитимности, Окулицкий в январе 1945 года официально распустил отряды Армии Крайовой. В своем последнем, глубоко эмоциональном обращении он призвал своих солдат не падать духом: «Постарайтесь стать опорой нации и творцами независимого польского государства. В этом деле каждый из вас будет сам себе командиром. Руководствуясь убеждением в том, что вы выполните мой приказ и сохраните лояльность только Польше, а также желанием облегчить вам будущую созидательную работу, с согласия президента Польской республики я освобождаю вас от ранее принесенной присяги и распускаю все формирования [Армии Крайовой]»[324].

Призвав своих соотечественников покинуть движение Сопротивления, сам Окулицкий перешел на нелегальное положение. Надеясь на лучшее будущее, в подполье ушли и другие командиры Армии Крайовой. Но это будущее так и не наступило. В конце февраля представители НКВД, вступив в контакт с Окулицким и его командирами, пригласили их на встречу с генералом Серовым в пригороде Варшавы. Понимая, что чекистам уже известно об их местонахождении, а также исходя из убеждения в том, что Ялтинские договоренности обязывают Советский Союз гарантировать включение некоммунистов в новое польское правительство, партизаны решились на разговор.

Назад никто из них не вернулся. Повторив судьбу генерала Волка, шестнадцать руководителей Армии Крайовой были арестованы, доставлены в Москву, брошены в камеры Лубянки и приговорены советским судом за «подготовку вооруженного восстания против СССР в союзе с немцами». Иными словами, их обвинили в симпатиях к «фашистам». Большая часть группы получила длительные лагерные сроки. Трое, включая самого Окулицкого, позже умерли в заключении.

Эти репрессии были нацелены на то, чтобы преподать урок всему польскому Сопротивлению и прояснить намерения Советского Союза для остального мира. В них содержалось также и послание польским коммунистам, по крайней мере тем из них, кто надеялся законным путем привлечь на свою сторону последователей Армии Крайовой. В дневниковых записях, сделанных в тот период, польский коммунистический политик Якуб Берман писал, что аресты «шокировали и озаботили» его товарищей, планировавших подорвать авторитет Армии Крайовой с помощью политики «разделяй и властвуй», то есть заставив ее вождей ссориться между собой и тем самым терять популярность. Вместо этого операция в отношении шестнадцати руководителей польских партизан объединила значительную часть общества против коммунистической партии[325].

Внезапное устранение верхушки польского подполья послужило причиной для первого серьезного разлада в стане антигитлеровской коалиции. В письме Рузвельту Черчилль называл эти аресты «поворотным пунктом»: «В этом показательном деле мы и русские фактически решаем вопрос о том, каким смыслом следует наделять такие термины, как демократия, суверенитет, независимость, представительное правление, свободные и честные выборы»[326]. Как показали дальнейшие события, беспокойство Черчилля было оправданным: советская интерпретация ключевых понятий, включенных в текст Ялтинских договоренностей, очень быстро предстала не просто расплывчатой, но вообще лишающей их всякого смысла.