Железный занавес. Подавление Восточной Европы (1944–1956)

По мере того как советские войска продвигались к Берлину, ситуация становилась еще более запутанной. Красная армия уходила из региона, а на ее место возвращались партизаны всех мастей и расцветок: группы Национальных вооруженных сил, бывшие солдаты Армии Крайовой, борцы за украинскую независимость. Все они горели желанием сражаться с красноармейцами и их польскими союзниками, но воевали и друг с другом. Несмотря на весь этот хаос, некоторые хранили верность старым идеалам подполья. Другие, чтобы выжить, занимались воровством и грабежом, вырождаясь в полукриминальные банды. Между ними разгорались жестокие битвы; особенно часто выяснением отношений занимались поляки и украинцы.

Хотя летом 1944 года Советский Союз «умиротворил» восточную часть Польши, к следующей весне восток оказался в таком состоянии, которое с полным основанием можно было называть гражданской войной. Для коммунистов и их сторонников деревни и леса под Люблином стали небезопасными, а на какое-то время даже сам город превратился в зону риска. Согласно сводке, подготовленной в мае 1945 года, работа «всех партийных и правительственных органов» в регионе фактически прекратилась. В четырех местных округах больше не было полиции: партизаны или разоружили, или поубивали полицейских[332]. Вскоре Сталину, который все еще праздновал капитуляцию Германии, в самых тревожных выражениях доложили о том, что «в Польше антигосударственное подполье продолжает свою деятельность повсеместно»[333]. Еще пять частей НКВД, подкрепленные моторизованным батальоном, были отправлены на помощь незадачливым польским чекистам[334].

В августе 1945 года министр безопасности Станислав Радкевич принял участие в региональном совещании своего ведомства в Люблине, где узнал много неприятного. По оценке одного из выступавших офицеров, не более 20 процентов местных жителей поддерживали новый режим. Другой сотрудник объяснял, что чекистам не удается внедрять своих агентов в антикоммунистические партизанские группы, поскольку те «полностью отказываются от сотрудничества» с новой властью. Иные полагали, что ситуация будет улучшаться, так как местные крестьяне устали кормить партизан, часть из которых регулярно занимается мародерством. Но все были единодушны в том, что «банды» по-прежнему представляют серьезную проблему. Одни партизаны скрывались в лесах, другие днем работали на своих фермах, но «по условленному сигналу собирались вместе и совершали преступные вылазки»[335]. Они постоянно нападали на представителей правоохранительных органов, партийных активистов и им сочувствующих.

Но, даже продолжая борьбу, вооруженное Сопротивление ощущало весь трагизм своего положения. Его бойцы были измучены долгой войной с немцами. Многие жили в лесу по пять-шесть лет. Уходя в партизанские отряды в юности, они теряли месяцы и годы школьного обучения. Они знали, что сдача оружия будет означать крах их надежд на независимость Польши, но в то же время они боролись с новым и менее понятным врагом: ведь теперь им приходилось убивать не германских оккупантов, а польских коммунистов и польских полицейских. Некоторые из них считали подобную деятельность братоубийством и хотели уйти. Те, кто оставался, обрушивали на ушедших всю свою ненависть. В 1946 году некая вооруженная банда убила двух учителей, ранее воевавших в рядах Армии Крайовой, обвинив их в «коллаборационизме» на том основании, что те вернулись к мирной жизни[336]. Постепенно десятки тысяч принимали одну из многочисленных «амнистий», складывали оружие и возвращались по домам.

Многим такой опыт показался слишком горьким. Луциан Грабовский, молодой человек из-под Белостока, оставался со своим отрядом Армии Крайовой до тех пор, пока ему не приказали убить одного из товарищей за предательство. Подозревая, что обвиняемый невиновен, он отказался выполнить приказ. «Это было ужасное время, брат убивал брата по ничтожному поводу, — вспоминает он. — Понемногу я начал понимать некоторые факты, прежде ускользавшие от моего внимания. Многие мои друзья, бывшие партизаны, ушли на запад. Другие поступили в университеты, окончили школы, начали работать. А я продолжал воевать — пятый год подряд». Вместе с четырьмя десятками других бойцов, в основном из WiN, Грабовский отказался от борьбы. В глазах у них стояли слезы: «Мы покидали здание тайной полиции без оружия. Мы были теперь другими людьми»[337].

А кое-кто продолжал сражаться. Небольшие группки по десять-двадцать человек оставались в лесах многие годы. Один маленький отряд, входивший в Национальные вооруженные силы, сдался только в 1956 году, после смерти Болеслава Берута. А боец-одиночка Михал Крупа скрывался в подполье вплоть до 1959 года, когда его удалось выследить и арестовать[338]. Разумеется, большинство из тех, кто продолжал борьбу, были уверены в ее безнадежности.