Среди них был и руководитель подполья, известный под кличкой Чайка. По данным польских сил безопасности, собиравших информацию о нем, Чайка, который во время войны сражался в рядах Армии Крайовой, в 1945 году вновь взялся за оружие из-за разочарования и отчаяния: как пояснял его психологический портрет, подготовленный чекистами, он был склонен к самоубийству — «хотел умереть». Многие из трехсот бойцов его отряда чувствовали себя так же. В большинстве своем они были выходцами из юго-восточной Польши, а их боевой дух был крайне низок. В мае 1945 года прямо в лесу они провели мессу, на которой присягнули на верность польскому правительству в изгнании, остававшемуся в Лондоне. На тот момент это правительство утратило легитимность в глазах как союзников, так и всех остальных, и партизаны не могли не знать об этом.
С того времени группа Чайки начала разваливаться. В последующие месяцы многие его люди вернулись на свои семейные фермы или перебрались на бывшие немецкие территории, ныне ставшие частью западной Польши, с намерением начать новую жизнь. Кое-кто из оставшихся начал обирать местное украинское население, в те годы еще составлявшее значительную долю обитателей юго-восточной Польши. Несколько раз они дотла сжигали украинские деревни. Архивные материалы ярко живописуют их неистовство. В январе 1945 года они напали на директора фабрики, польского коммуниста, и отобрали у него 100 злотых. В апреле они украли двух лошадей. В июле они убили украинского крестьянина и бросили его тело в реку. К концу 1945 года местная полиция предпринимала усердные, но не слишком успешные усилия по разгрому банды Чайки. Полицейские внедрили в нее двух агентов, но один предал их, а другой был раскрыт и уничтожен. Его тело также бросили в реку. За полтора года своего существования группа осуществила более двухсот нападений, уничтожив множество местных коммунистов. Только в июле 1947 года Чайка был схвачен. Как он, вероятно, и ожидал, его приговорили к смертной казни[339]
.Спустя десятилетие неоднозначность и двусмысленность той эпохи была очень точно схвачена в классическом фильме Анджея Вайды «Пепел и алмаз». Его главный герой, партизан, стоит перед дилеммой: нужно выбрать между девушкой, которую он только что встретил, и политическим убийством, которое ему поручили осуществить. Он выбирает убийство, но в процессе операции погибает сам. В финальной сцене он бежит, раненный, спотыкаясь, и в конце концов в мучениях умирает на мусорной свалке. Для польской аудитории метафора довольно прозрачна: жизни молодых людей, присоединившихся к Сопротивлению, оказались выброшенными на свалку истории.
Хотя точных цифр в нашем распоряжении нет, согласно подсчетам НКВД, только с января по апрель 1945 года в Польше были арестованы около 215,5 тысячи человек. Около 138 тысяч из этого числа составили Volksdeutsche — местные жители немецкого происхождения. Среди арестованных было около 38 тысяч поляков; все они были отправлены в лагеря, расположенные в СССР. Около 5 тысяч умерли «в ходе операции по их задержанию или последующего дознания»[340]
. Среди них оказались, вероятно, и бойцы Чайки — люди, которые сражались до конца, зная, что они проиграют.После завершения войны всякое вооруженное сопротивление советской оккупации в восточной части Германии прекратилось. Гитлер надеялся, что оно будет продолжено: накануне самоубийства он призвал немцев сражаться до последней капли крови, дотла сжигать свои города, жертвовать всем ради последней решительной схватки. Он также приказал вермахту приступить к созданию молодежного ополчения Werwolf, которое после его смерти должно было вести партизанскую борьбу против Красной армии.
Нацистская и союзническая пропаганда уделяла этим юношеским формированиям, бойцов которых называли оборотнями, огромное внимание, но в действительности здесь было больше отраженной в названии мифологии. Со смертью фюрера и капитуляцией Германии они просто исчезли, миф рассеялся. Эрих Лёст, позже ставший в ГДР видным писателем, был зачислен в подразделение «оборотней» в двадцатипятилетнем возрасте, будучи младшим офицером вермахта. О новом назначении ему сообщили в последние недели войны; в преддверии советской оккупации его даже наспех обучили партизанским методам военных действий. И все же когда советские части вступили в его родной город Миттвайда в Саксонии, уход в подполье был последним исходом, о котором он думал. Вместо того чтобы сопротивляться Красной армии, он с помощью своей семьи бежал на запад, на ферму своей тети, где позже сдался американцам.