Железо и кровь. Франко-германская война

Следует признать заслуги правительства Паликао, добившегося значимого улучшения с обеспечением продовольствием столицы и подготовившего город к осаде. Склады с продовольствием устраивались во всех свободных и подходящих для этого зданиях, включая подвалы незавершенной новой Оперы и строящуюся церковь Нотр-Дам-де-Шан. Вторая империя также оставила достаточные финансовые резервы, позволявшие профинансировать военные усилия. Новый министр финансов Эрнест Пикар обнаружил в хранилищах имперского казначейства ценностей на общую сумму в 2 млрд франков. В дополнение к ним в течение июля Парламентом были санкционированы кредиты на сумму 560 млн франков. С началом войны была открыта подписка на новый национальный займ (займ Маньи), по которому успели собрать 260 млн франков[1031]. Банк Франции, остававшийся частным учреждением, в свою очередь, выделил правительству 100 млн франков и предпринял все необходимые меры для поддержания банков и национальной валюты на плаву.

На фоне хронических проблем провинции осажденный Париж выглядел островком финансового благополучия. Правительственные расходы на выплату жалования госслужащим и военным, закупки продовольствия и выплаты по государственному долгу не превысили полумиллиарда франков. Доход правительства «национальной обороны» был стабилен: налоги в Париже легко собирались, здесь же была основная масса подписчиков на общенациональный займ Маньи, а Банк Франции — под рукой. Вдобавок правительство выгодно перепродало оптовикам закупленное ранее продовольствие (это дало в казну 90 млн чистого дохода)[1032]. Никаких подлинно революционных мер в экономической сфере реализовано не было. Правительство, правда, хотело конфисковать в казну императорскую собственность, но, как выяснилось, за исключением дворцов и их обстановки император и императрица оставили нации одни лишь долги.

Общественное мнение по-прежнему было настроено против того, чтобы отправлять под огонь отцов семейств. В ответ правительство приняло постановление о стофранковом пособии по вдовству. Когда стремительная инфляция обесценила ежедневный доход национальных гвардейцев, правительство в конце ноября приняло постановление о ежедневной выплате дополнительных 75 сантимов женам призванных под ружье. Однако на полученную сумму все равно едва ли можно было приобрести куриное яйцо, и в дополнение были открыты грошовые муниципальные столовые и организована раздача хлебных карточек[1033]. Особенно резко упал уровень жизни мелких буржуа, лишившихся в условиях инфляции всех накоплений. Это постепенно настроило их против правительства.

Первые сентябрьские дни стали свидетелями подлинного исхода жителей близких и дальних окрестностей в столицу. Общее число беженцев оценивали приблизительно в 200 тыс. человек. Во многих коммунах департаментов Сена, Сена-и-Уаза, а также Иль-де-Франс свои дома покинуло до 90 % жителей[1034]. Ситуацию усугубляло то, что первыми бежали чиновники и выборные местные власти. Оказавшись в Париже, они продолжали исполнять свои официальные обязанности, представляя, таким образом, интересы жителей около 130 коммун.

В блокаде оказалось свыше двух миллионов человек: мало кто считал возможным выдержать долгую осаду в этих условиях. Отправной точкой при планировании военных операций было то, как долго Париж будет способен продержаться в осаде. В середине октября правительство исходило из того, что запасы продовольствия позволят обеспечивать потребности двухмиллионного населения в течение полутора месяцев «хорошо» и затем еще две недели «недостаточно»[1035]. «Мы не продержимся дольше 15 декабря, даже если сможем этой даты достичь», — сообщал в Тур Жюль Фавр[1036].

Одной из главных проблем было рациональное использование продовольствия — задача, с которой им до конца справиться не удалось. Были испробованы три решения: контроль цен, контроль через реквизиции и контроль посредством карточной системы. Так, были установлены потолки цен на хлеб и мясо. Однако это привело только к расцвету черного рынка и тому, что парижане стали держать овец и даже коров прямо у себя в квартирах. Почти все, кто располагал такой возможностью, завели подобные небольшие «зверинцы» перед осадой.

Министр торговли Жозеф Маньен провел относительно успешную реквизицию соли, пшеницы и конины, поскольку они распространялись через оптовиков. Попытка реквизировать картофель в конце ноября, однако, полностью провалилась: последний просто исчез из продажи. Этот печальный опыт побудил правительство отказаться от мысли попытаться реквизировать сахар. Цены на жиры, кофе, сахар, уголь не регулировались, несмотря на то что в некоторых случаях они подскочили в десять раз. Карточки на мясо были введены уже 26 сентября, что было принято населением спокойно. К концу ноября в парижских лавках прекратили отпускать свежее мясо, хотя еще можно было достать конину.