Желтая линия

– Да, это точно. Я тут пару жуков видел. Таких здоровых, знаешь? Много в них мяса, как ты думаешь?

– Когда ты только все успеваешь – и жуков увидеть, и реаплан услышать? Я вот ни хрена не вижу, кроме этой грязищи.

– Высоко сижу, далеко гляжу... А ну, стой!

– Что опять? – с досадой сказал я, но остановился охотно.

– Вон туда посмотри. Вон, левее...

– И что?

– Ну, глаза-то разуй!

Я вытер с лица брызги грязи, присмотрелся. В следующую секунду меня прошиб холодный пот. Там был большой остров, и на нем поднимались стебли болотной капусты. Ее длинные листья, окаймленные бордовой полосой, невозможно было не узнать.

– Уходим, только тихо, – осторожно проговорил Щербатин. – Ластами не шлепай, ладно?

– Поучи бабушку кашлять, – ответил я.

Однако Щербатин был прав. Мне во всех красках вспомнилась картина, как на таком же островке полегла почти вся команда «Крысолов».

– Нет, – сказал я через некоторое время. – Эти листья можно есть. Нужно набрать немного, а то через полчаса я просто свалюсь.

– Ты уверен? – Щербатину тоже ужасно хотелось съестного, но он боялся.

– Давай так – я оставлю тебя где-нибудь в лопухах, а сам быстренько, аккуратненько...

– Ага, а там тебя завалят, и буду я тут куковать, как Соловей-разбойник под калиновым кустом. Нет уж, подыхать – так всем коллективом.

– Ну, дело твое. – Я достал из мешка ружье. – Смотри в оба, ладно?

– Буду твоими глазами на затылке, – пообещал Щербатин.

Едва лишь добравшись до огорода, я не выдержал и вцепился зубами в сочный лист. Вкус был как у обычного огородного салата. Сначала я просто пихал листья в рот и торопливо заглатывал – вакуум в желудке, казалось, готов был всосать полмира.

– Эй, эй! А мне? – возмутился Щербатин.

Я, не глядя, сунул назад большой мясистый лист, Щербатин ловко поймал его зубами и тут же начал хрустеть.

– Ну все – набираем и уходим, – сказал он. – Нечего тут пастись.

– Набираем за пазуху и в живот, – возразил я. – Набирать надо больше.

– Ну, тоже правильно...

Видимо, неспроста родилась поговорка «Чем дальше в лес – тем больше дров». На краю огорода листья росли точно такие же, что и в глубине. Тем не менее какой-то дурной рефлекс двигал моими ногами, меня тянуло все дальше и дальше, пока мы не оказались в самой гуще капустных зарослей, сами не свои от голода и жадности. Я срывал листья, распихивая их в карманы и под одежду, Щербатин как-то умудрялся отхватывать куски зубами на ходу. Чувство осторожности было при этом забыто напрочь.

Так продолжалось, пока я не услышал за спиною испуганное щербатинское «ой!». Я поднял глаза – и недожеванный лист вывалился у меня изо рта. Прямо перед нами, не далее чем в десяти шагах, стояли ивенкская женщина и двое ребятишек. Она стояла неподвижно, словно заколдованная, и смотрела на нас. У ее ног я увидел две корзины, полные капустных листьев.

– Ну, все... – услышал я обреченный вздох Щербатина.

Время шло, ничего не происходило. Разве что из зарослей выбежали еще двое детишек и прильнули к матери. Она завернула их в свою широкую юбку.

– Они одни здесь, – сипло проговорил я. – Без мужиков.

– И что? – отозвался Щербатин. – Все равно надо уходить.

– Не так сразу. – Мой голос начал терять твердость. – Если она позовет своих, мы далеко не уйдем. А она позовет.

– Ты что задумал? – произнес Щербатин не своим голосом.

– Ничего. Молчи... – Я начал медленно поднимать ружье.

– Беня, остановись. Давай просто уйдем, и все.

– Мы не уйдем. Нас догонят и порежут на куски.

– Беня, не вздумай! – заорал Щербатин прямо мне в ухо. Его голос напугал женщину, она еще сильнее прижала детей.

– Черт побери... – У меня тряслись руки, мне хотелось провалиться сквозь землю. Но нам нужно было выжить. Убей или будешь убитым – этот первостепенный закон войны веками служил для оправдания убийств.

– Беня, давай уйдем. – Он принялся ерзать и подпрыгивать в своем мешке. У него не было рук, чтобы мне помешать, и он мешал, как мог. – Я не дам тебе стрелять в детей, ты просто псих!

– Конечно, не дашь, – выдохнул я. И тут же сам сорвался на крик: – Хватит меня нервировать, меня и так всего колотит!

– Беня, если боишься – брось им меня! – орал Щербатин. – Пусть меня режут на куски, а сам проваливай. Не трогай их! Уходите! Уходите отсюда! – повернулся он к ним.

Женщина видела, что я направил на нее ружье. Она, конечно, знала, что это такое. Но ей некуда было бежать, и она не могла бросить детей. Она просто обняла их длинными гибкими руками, обернула в юбку и опустила голову. С достоинством приготовилась к смерти.

– Уходите! – продолжал орать Щербатин, извиваясь и толкая меня в спину.

– Черт возьми! – простонал я и бессильно опустил ружье. – Хватит орать, Щербатин, заткнись! Успокойся! Я не собираюсь стрелять! Мы уходим.

– Да, да, мы уходим! – с напором крикнул он, словно боялся, что я передумаю. – Уходим прямо сейчас!

Через минуту я уже вовсю шлепал по болоту, не разбирая дороги. Щербатин в мешке так тяжело дышал, будто он, а не я, работал сейчас ногами.

– Что с тобой сделали, Беня? – проговорил он наконец. – Во что ты превратился?

– В образцового гражданина, – равнодушно ответил я.