Желтые обои, Женландия и другие истории

— Искоренением? — переспросил я. — Как вам это удалось — с партеногенезом?

— Если девушка, у которой проявлялись отрицательные качества, все еще могла осознавать свой общественный долг, мы просили ее исполнить его, отказавшись от материнства. Носительницы самых худших качеств были, по счастью, не способны к продолжению рода. Но если недостаток состоял в несоразмерном эгоизме, тогда девушка могла быть уверена, что у нее есть право иметь детей, даже если они окажутся лучше других.

— Это понятно, — заметил я. — А затем она скорее всего стала бы воспитывать их такими же, как сама.

— Этого мы никогда не позволяли, — тихо ответила Сомель.

— Не позволяли? — удивился я. — Не позволяли матери воспитывать своих детей?

— Конечно, нет, — сказала Сомель, — если она не подходила для исполнения священного долга.

Эти слова нанесли ощутимый удар по моим прежним убеждениям.

— Но я считал, что материнство было для каждой из вас…

— Материнство — да, то есть родовая функция по произведению на свет ребенка. Однако обучение — наше самое высокое искусство, и доверяется оно самым искушенным.

— Обучение? — снова удивился я. — Я сейчас не об обучении, а о материнстве, включающем не только рождение ребенка, но и его воспитание.

— Воспитание детей включает в себя обучение и доверяется только самым компетентным, — повторила она.

— Значит, вы разлучаете мать с ребенком! — с холодным ужасом вскричал я, испытав нечто похожее на предчувствие Терри, что среди стольких достоинств должно скрываться нечто плохое.

— Не всегда, — терпеливо объяснила она. — Понимаешь, почти все женщины ставят материнство превыше всего. Каждая девушка почитает его за великое благо, за высшую радость и честь, за нечто глубинное, личное и самое драгоценное. То есть воспитание детей превратилось у нас в культуру, в науку, столь глубоко изучаемую и применяемую с таким мастерством и навыками, что чем больше мы любим детей, тем меньше мы хотим доверять их неумелым рукам — даже своим собственным.

— Но материнская любовь… — начал я.

Она вглядывалась в мое лицо, пытаясь найти способ объяснить понятнее.

— Вот ты рассказывал мне о ваших зубных врачах, — наконец произнесла она. — О людях с оригинальной специализацией, которые всю жизнь пломбируют дырочки в зубах других. Иногда даже у детей.

— Да? — ответил я, не понимая намека.

— А у вас материнская любовь побуждает к тому, чтобы пломбировать дырочки у своих детей? Или хотеть это делать?

— Ну, нет, конечно, нет, — возразил я. — Но это же очень узкая специализация. Разумеется, воспитывать детей может любая женщина, любая мать!

— А вот мы так не считаем, — тихо ответила она. — Этой работой занимаются наиболее компетентные из нас, и большинство наших девушек с большим рвением пытаются попасть в их число… Уверяю тебя, это предоставлено лучшим.

— Но бедная мать… лишенная ребенка…

— О нет! — заверила она меня. — Никоим образом не лишенная. Это по-прежнему ее ребенок, он с ней, она его не потеряла. Но она не единственная, кто его воспитывает. Есть другие, о ком она знает, что они умнее. Знает потому, что училась, как и они, работала, как и они, и признает их первенство. Ради ребенка она рада передать его в надежные руки.

Ее слова меня не убедили. К тому же это были всего лишь разговоры. Мне еще предстояло посмотреть на матерей Женландии и своими глазами увидеть, что такое их материнство.

Глава 8 Девушки Женландии

Наконец-то сбылись мечты Терри. Нас стали приглашать, всегда вежливо и предоставляя свободу выбора, выступать перед широкой публикой и перед учащимися.

Я помню, как в первый раз мы внимательно подбирали одежду и подравнивали свои «дилетантские» стрижки. Особенно Терри, который привередничал насчет фасона бородки и был так недоволен нашими усилиями ему помочь, что ему вручили ножницы и сказали обходиться самому. Мы начали в какой-то степени гордиться своими бородками, поскольку только они выделяли нас среди высоких и крепких женщин с их коротко остриженными волосами и бесполой одеждой. У нас был огромный выбор нарядов, и мы подбирали их по своему вкусу, с удивлением обнаружив после появления перед большими аудиториями, что одеты очень красиво, особенно Терри.

Он производил сильное впечатление, черты его волевого лица несколько смягчались длинными волосами, хотя он заставил меня подстричься как можно короче. В своей богато вышитой тунике с широким и свободным поясом он походил на Генриха Пятого. Джефф скорее напоминал… ну, кого-то вроде влюбленного гугенота. Я же сам не знал, на кого похож, единственное — чувствовал себя очень удобно. Вернувшись к нашим мешковатым костюмам и крахмальным манишкам, я с острым сожалением осознал, насколько легко и свободно сидит одежда, сшитая в Женландии.

Мы внимательно рассматривали собравшихся, выискивая знакомые веселые лица, но не видели их. Просто ряды девушек с нетерпеливыми и любопытными взглядами, обратившихся в слух и жаждущих знаний.

Нас попросили кратким образом, как мы сочтем нужным, изложить историю нашего мира и ответить на вопросы.