Желтые обои, Женландия и другие истории

Бесстрашная, независимая девушка, любившая отца, но признававшая его слабости, она стала жить самостоятельно примерно в двадцать лет, увидев в сиротстве прежде всего свободу. Мать она едва помнила. Она не пользовалась успехом у молодых людей, которых встречала при ведении дел, холодно отвергала мимолетные ухаживания и в глубине души решила не выходить замуж, по крайней мере до тех пор, пока не станет что-нибудь из себя представлять. Она трудилась, не покладая рук, следила за здоровьем, копила деньги и читала массу «прогрессивной литературы», которую так любил ее отец.

Потом появился человек, который тоже читал, учился, думал и чувствовал так же, как она, который разделял ее взгляды и «понимал» ее. (Вполне возможно, что так оно и было — ведь он обладал большим жизненным опытом.)

Постепенно ей стало нравиться его общество, она потянулась к нему. Когда он открылся ей как одинокий, не очень решительный и борющийся со всем миром человек, ей захотелось помочь ему. Наконец в порыве горькой откровенности он признался, что должен покинуть ее, что она стала для него смыслом жизни, но он вынужден с ней расстаться, что она — его свет и надежда, но он не свободен — и Мэри потребовала фактов.

Он поведал грустную историю, похоже, не виня никого, кроме себя. Однако в девушке вспыхнуло жгучее негодование по отношению к коварной женщине старше него, которая женила на себе неопытного юнца, выжала из него все, что он смог заработать, растоптала его идеалы и превратила его существование в раскаленную безжизненную пустыню. Она… но нет, он не станет очернять ту, что была его женой.

— Она не дает мне доказуемых и веских причин для развода, — сказал он Мэри. — И хватку не ослабит. Я сбежал, но она меня не отпустит.

— А были… дети? — немного погодя спросила Мэри.

— Была девочка… — ответил он после театральной паузы. — Она умерла…

Он не счел нужным упомянуть о троих мальчиках, которые в некотором роде выжили.

И тут Мэри Камерон приняла решение, исходившее большей частью от сердца, а не от ума, хотя она бы с жаром отвергла подобный упрек.

— Не вижу причин, по которым твоя жизнь, счастье и служение людям должны безвозвратно сгинуть лишь потому, что ты глупо повел себя в юности.

— Так и было, — простонал он. — Я поддался искушению. И, как любой грешник, должен понести наказание, которого не избежать.

— Чепуха, — возразила Мэри. — Она тебя не отпустит. Ты не станешь с ней жить. Ты не можешь жениться на мне. Но я могу стать твоей женой — если хочешь.

Это был полный благородства шаг. Она с радостью рискнула всем, отказалась от всего, дабы восполнить «разбитую жизнь» и дать хоть немного счастья тому, кто так долго страдал. Когда же он заявил, что не станет пользоваться ее великодушием и бескорыстием, она ответила, что о бескорыстии речи не идет — ведь она любит его. Это было правдой — она была совершенно честна.

А он? Вполне вероятно, что он вступил в «священный союз» с искренними намерениями укреплять и уважать его. Пока она делала его счастливым, как никакая другая женщина.

Минуло два счастливых года, которые мистер и миссис Мейн (они относились к этому совершенно серьезно) прожили в маленькой квартирке, работали, учились и предавались возвышенным размышлениям о прогрессе человечества. Когда к тому же родилась дочурка, их счастье стало полным.

Однако со временем доходы мистера Мейна становились все меньше, и миссис Мейн пришлось вернуться к работе в гостинице. Она, как и прежде, была расторопной и даже еще больше похорошела.

Потом ее мужа одолело беспокойство, и он отправился в Сиэтл искать работу. Долгую разлуку скрашивали только письма.

И тут — пальцы спокойной женщины сжались так, что ногти сделались сине-белыми — пришло то самое письмо.

В тот вечер она сидела в одиночестве рядом с играющим на полу ребенком. Помогавшая ей днем женщина давно ушла домой. Двое постояльцев, едва сумевших наскрести плату за жилье, отправились гулять. Стоял тихий погожий вечер.

Писем не было уже неделю, и она их очень ждала. Даже поцеловала конверт, который держала его рука. Потом сжала письмо в руках, прикоснулась им к щеке и к сердцу.

Малышка протянула ручку и тоже захотела поиграть. Мэри дала ей конверт.

Он не вернется — никогда… Лучше, если она узнает как можно быстрее… Она сильная женщина — она выдержит… Она одаренная и независимая, в этом плане ему беспокоиться не о чем… Они совершили ошибку… Он нашел другую, которая любит его крепче… Мэри была для него высшим благом… Вот немного денег на ребенка… Прощай.

Она сидела, окаменев, и смотрела прямо перед собой, пока дочурка не вскрикнула и не потянулась к ней.

Мэри подхватила ее на руки и едва не задушила в страстных объятиях, пока девочка не расплакалась так, что ее пришлось успокаивать. С окаменевшим взглядом мать унимала и раскачивала малютку, пока та не заснула, после чего уложила ее в колыбельку. Потом Мэри встала и поглядела на девочку.

— Похоже, жизнь кончилась, — произнесла она.

Мэри подошла к зеркалу, включила газовые лампы по обе стороны от него, посмотрела на себя немигающим взглядом и добавила:

— Нет, вовсе не похоже!