Желтый

Но вот прямо сейчас дополнительное чудо мне точно не помешает, – думаю я. Становлюсь на разноцветные буквы и кружусь – не три оборота, а триста или три тысячи, не знаю, почти сразу сбился со счета; в общем, кружусь, пока могу устоять на ногах, а потом долго-долго сижу на ледяном граните и смотрю, как весь остальной мир стремительно вертится вокруг меня.

Я сижу в кофейне – которой уже по счету? Не знаю; сосчитать кофейни, куда я обычно успеваю свернуть во время прогулки, ненамного проще, чем шаги или вдохи и выдохи, имя им – тьма. Захожу сюда не то чтобы ради кофе – я варю его лучше, чем любая машина. И уж точно не для того, чтобы убить время, времени как раз очень жалко, мне его мучительно не хватает – не только сейчас, всегда. Просто я очень люблю городские кофейни и людей, которые там сидят. Для меня это выглядит так, словно человек пришел в гости – не к другому человеку, а к городу, и они наконец-то остались наедине. Взяли по чашке кофе, устроились за столом или на подоконнике, сидят, смотрят друг на друга, болтают о пустяках, обмениваются новостями, открывают секреты, признаются в любви, или дразнятся, или смеются, или умиротворенно молчат.

Я сижу в кофейне и даже не то чтобы размышляю, скорее просто убеждаю себя, что не о чем тут размышлять. Не думать надо, а делать. И уж точно не ждать, когда я буду готов: никогда не буду, это заранее ясно. Не планировать наугад – что тут, на хрен, спланируешь? Естественно, я понятия не имею, как уничтожить так называемый «серый ад», чем бы он ни был – откуда, интересно, мне это знать? В жизни ничем подобным не занимался. Ладно, все однажды случается в первый раз.

Я сижу в кофейне и рисую на черной салфетке найденным за подкладкой кармана огрызком белого карандаша. Ничего выдающегося, только прямые и волнистые линии, треугольники и круги. Будь я полководцем, чертил бы сейчас план предстоящей битвы, но я настолько не полководец, насколько это вообще возможно. Я – типичный писарь при штабе, пьяница и разгильдяй. Поэтому горемычной салфетке суждено быть вдохновенно исчерканной совершенно бессмысленными линиями; одна из них изгибается как летящий дракон, другая закручивается волной, а остальные пусть сами придумают, что они означают. В этом рисунке, как в жизни, – кем назовешься, тем тебе и быть.

Смешное правило; кто бы сказал, что оно рабочее, ни за что бы ему не поверил. Но на собственном опыте убедился, что именно так и есть: однажды назвался груздем, полез в сияющий кузов, и вот я здесь.

Прекращаю рисовать только потому, что место на салфетке закончилось, подписываю в самом низу, на краю: «Идти вперед туда, где не ждут; атаковать там, где не подготовились». Это не я придумал, а Сунь-цзы[34], которого, скорее всего, никогда не было. Что, впрочем, не помешало ему написать знаменитую книгу об искусстве войны, а мне, которого, скорее всего, тоже никогда не было, давным-давно в юности ее прочитать и запомнить единственную фразу, видимо специально для того, чтобы однажды записать ее в кафе на исчерканной каракулями салфетке – просто для красоты.

Хотя сам по себе совет «идти вперед туда, где не ждут» мне очень нравится. История всей моей жизни, как сейчас почти по любому поводу принято говорить.

* * *

Шел вперед, туда, где не ждали; в итоге предсказуемо пришел к реке. Не к большой Нерис, а к Вильняле, которая с виду мелкая, неширокая и на картах обозначена как приток, а на самом деле – старшая не только в городе, но и среди полутора десятков окрестных рек; лучше принять этот факт на веру и не пытаться понять, почему, в речной субординации черт ногу сломит, а я своими ногами пока дорожу.

Долго стоял на узком пешеходном мосту, смотрел на текущую воду. Давно не видел ее человеческими глазами, а тут такой случай, грех упускать. На самом деле невелика разница: просто когда смотришь человеческими глазами, надо дольше сосредотачиваться, останавливать мысли, терпеливо ждать, пока наконец увидишь, как река течет во все стороны сразу, а потом – не то что поймешь, а всем телом почувствуешь, как течешь вместе с ней.

Смотрел на реку, думал: извини, дорогая, что впутываю тебя в эту историю. Тебе не понравится, это заранее ясно. Такое никому не может понравиться. Но ты мне сейчас очень нужна. Чтобы была рядом и держала меня за руку – как мама дошкольника у зубного врача. Никого кроме тебя не могу попросить о таком одолжении: пусть и дальше думают, будто я великий герой. А тебе все равно, великий я герой, или мелкий, ты вообще о такой ерунде не заботишься, ты – река.