Жемчужина короны

— Конечно, найдется. Хоть я и беден, как тебе известно, но друзей не забываю. Садись. Хочешь выпить?

— Нет, спасибо.

— А как ты, Касси?

— Нет, благодарю, мистер Винчестер.

— Не стоит печалиться, парень, — сказал Винчестер, снова с нескрываемым удовольствием разглядывая костюм Лемэтра. — Джулия, поди сюда и познакомься с дамами! — позвал он жену.

От насмешливо-покровительственного тона Винчестера кровь бросилась в лицо Лемэтру.

Жена Винчестера готовила комнату. Касси пошла помочь ей.

— Да, парень, попал ты в кашу, да, — сказал Винчестер. — Когда имеешь дело с одержимыми...

— Раз ты уж заговорил о каше, то припомни-ка лучше забастовку пекарей, — резко прервал его Лемэтр.

— Да, я тоже потерпел неудачу, да, потерпел. Но я держался до конца, — сказал Винчестер, ухмыляясь. — А вот только ты сказал в ту субботу, на митинге во дворе: «Не дайте им арестовать меня!» — твое дело было уже проиграно...

— Газеты врут! — гневно воскликнул Лемэтр. — Я никогда не произносил таких слов.

Старик предупреждающе приложил палец к губам и покосился на окно.

— Твой голос — ты должен говорить потише. Ты ведь знаешь, парень, на что способны такие полоумные, как Француз, — продолжал он, понизив голос и размахивая руками, обтянутыми сухой, как пергамент, кожей. — Никакой осторожности... никакой предусмотрительности. — Он с особым удовольствием произнес последнее слово.

Но Лемэтр отрезал:

— Говорил бы лучше о том, что знаешь.

Это обозлило Винчестера. Он разразился смехом.

— Ага, говорить о том, что знаю! Хочешь знать, что я знаю? Я знаю то, что ты больше уже не вожак рабочих. Ты опозорил себя. Мужчин, женщин, детей убивали, а ты бежал!

Тщеславный старик наслаждался безвыходным положением Лемэтра и теперь уже нисколько не боялся его.

Лемэтр, как мог, сдерживал себя. Он начал терпеливо разъяснять Винчестеру, почему начались беспорядки: неосторожность полиции, прямые провокации со стороны белых, решивших проучить негров. Но, говоря все это, он испытывал странную неловкость и проклинал себя за то, что пришел в этот дом.

Это был крохотный деревянный домишко, никогда не знавший побелки, и такой же старый, как и его хозяин. Деревянные стены почернели от времени и грязи. В гостиной стояли шесть полированных стульев с прямыми спинками — гордость Винчестера — и кресло-качалка из гнутого дерева; на спинках стульев и на кресле были развешаны кружевные салфеточки. Два круглых столика были густо уставлены уродливыми стеклянными безделушками, а в старом китайском шкапчике хранился ярко раскрашенный чайный сервиз. Пол был дощатый. Салфеточки на спинках стульев, столы, уставленные пыльной стеклянной дребеденью, — все эти жалкие потуги на комфорт и респектабельность гнетуще подействовали на Лемэтра. На стене висела фотография Винчестера в молодости, а напротив — вырезанный из журнала цветной портрет лорда Китченера. Эти единственные в комнате картины усугубили тревогу Лемэтра.

— Мы не туда пришли, — сказал он Касси, когда они ложились спать.

Она молча крепко обняла его и прижалась щекой к его щеке.

— Лучше, если мы будем находиться в разных местах. Мне никогда не нравился Винчестер, — сказала она, вспомнив, как он высмеивал Попито.

— А можешь ты назвать сейчас другое, более безопасное место, где можно было бы укрыться?

— Для тебя — нет.

Она отошла от него и начала раздеваться. Лежа на кровати, он следил за каждым ее движением, словно впервые видел ее.

— Просто поразительно, до чего ты хороша, несмотря ни на что, — сказал он приглушенно, с нотками сожаления в голосе.

Красота его молодой жены пробудила в сердце страстное желание спокойной и безмятежной жизни. Он с ужасом думал о том, что с ней что-нибудь может случиться.

— Касси!

Она подошла. Он заставил ее снять сорочку. Когда она наклонилась над ним, он коснулся руками ее прекрасной груди.

— Я никогда не думал, что смогу так полюбить, — промолвил он. — Если меня поймают...

Но она закрыла ему рот поцелуем.

— Жди меня, Касси, жди, слышишь! — со страстной мольбой прошептал он ей на ухо. — Если меня поймают, это означает два или три года тюрьмы...

Но она снова закрыла ему рот поцелуем, ласками заглушила мрачные думы... Он лежал, успокоенный, и глядел в потолок. Она гладила его лоб, пытаясь прогнать мучившие его невеселые мысли.

— Нет, ты не сможешь ждать меня, — с горькой покорностью промолвил он. — Чтобы жить, ты должна стать содержанкой, продавать свое тело за деньги. Знать, что женщина, которую ты любишь, вынуждена пойти на это!.. Боже мой! Лучше убить тебя, убить себя, чем, сидя в тюрьме, терзаться этой мыслью!

— Кто сказал, что ты попадешь в тюрьму? — спросила Касси. — После того, через что мы с тобой прошли, ты думаешь, я могу оставить тебя ради другого? Разве кто-нибудь даст мне то, что дал ты?

— Но как ты будешь жить, Касси? — спросил он и крепко сжал ее руку.

— Проживу, если только не повесят за убийство Дюка.

— Для этого нужны свидетели, а рабочие Файзабада никогда не предадут тебя, я уже говорил тебе это. Они ненавидят полицию, да кроме того, они сами виноваты не меньше, чем ты.